Аугуст Гайлит - Новеллы

Дни проходили в упорном труде. Тучнели нивы, зеленели луга, на хуторе поселились достаток и счастье. Даже батраки и поденщицы больше не сбегали от крутого нрава Иволы, ибо все заботы теперь лежали на Тоомасе. Он берег и лелеял свою жену. Ивола была его божеством, на которое он смотрел с детской влюбленностью и благоговением. Никогда не знавший женщин и женской ласки, он почитал Иволу воплощением красоты, доброты и нежности. Он не мог поверить в свое счастье, ласкал, нежил жену, говорил ей всякие милые несуразицы. Что только ни делал, чтобы ей не пришлось жалеть о своем выбор,. Ходил за женой по пятам как пес, всегда готовый исполнить малейший ее каприз. И представлял себе Иволу юной и стеснительной девушкой, которую нужно было оберегать и окружать особо трогательным вниманием и заботой.

Иногда ему вспоминались слова Кантерпасса, и тогда он подолгу не мог остыть. - Экий сплетник, экий врун! - негодовал он, стискивая кулаки. Он крепко-накрепко запретил портному переступать их порог, - и близко чтобы не смел показываться возле подворья.

- Береги ноги, журавель! - кричал он в бьющей через край ярости. - Упаси, господи, наши души, если я увижу тебя здесь!

Он заставил себя даже выбросить из головы прошлое, ходил ревностно в кирку, молился, пекся о бедных, никогда не ссорился с батраками. Он как заново родился — ничто больше не связывало его с былым. Если они и вспоминал порой о днях заключения и прожитых годах, то просто содрогался. Они казались ему каким-то дурным сном, отдельные подробности которого он не в силах был даже помнить. Он ли это был, кто убил старуху, утопил старика, кто жег амбары и крал лошадей? Он ли это был, кто шнырял по лесу, жил в убогих лачугах и сносил насмешки и издевательства людей? Нет, этот субъект был ему чужд и отвратителен. Он ничего не желал знать о том Тоомасе Тараке, о своем удивительном двойнике!

Иногда вечерами, когда батраки уже расходились отдыхать, они еще оставались с Иволой почитать газету. И он, по слогам разбирая заметки о жутких преступлениях, бывал всегда расчувствован до слез.

- Ивола, - спрашивал он, - можешь ли ты понять этих гнусных лиходеев, которые убивают людей и посягают а чужое добро? Почему они такие злобные, кровожадные, почему они не трудятся честно, как мы с тобой?

Лишь раз, возвращаясь из города домой, он не смог устоять перед соблазном. Был ветреный вечер, моросил дождь, он ехал, погруженный в мысли. И вдруг, подняв глаза, заметил у дороги, неподалеку от лачуги Кантерпасса, блеющую овечку. Как громом пораженный, он остановил лошадь.

Боже небесный, подумал он, задрожав, никого нет поблизости, а скотинка бродит себе вольно... Вот бы Ивола обрадовалась, если бы я привез ей овцу!

И не рассуждая, не раздумывая, в воровском азарте он спрыгнул с телеги и побежал за овцой. Спустя минуту она была поймана и погружена в телегу. Он даже возблагодарил Бога, что все обошлось так просто и никем не замечено.

- Гляди, Ивола, - еще издали закричал он, - что я привез тебя из города!

Только когда овца была уже забита, он пожалел о своем поступке. И чего ему понадобилось красть ее, подумал он, когда у них у самих хлев полон живности? Бери и режь сколько душе угодно! Или денег у него было мало? Мог ведь и в городе овцу купить. Нет, не выйдет из него больше порядочного человека, не выйдет!

На другой день служанка рассказала, что овца Кантерпасса пропала, - должно быть, украдена.

- Овца Кантерпасса? - рассмеялся Тоомас. - Ах, так это была овца Кантерпасса? Не иначе как праведная рука господня его вела, чтобы наказать этого проклятого вруна и поганого сплетника. Да, никому не уйти от наказания будь то хоть сам портняжка!

- Ивола, Ивола, - окликнул Тоомас жену, радуясь, как дитя. - Кантерпасса постигла кара божья, у него овцу украли!

Но про себя он все же решил никогда больше не притрагиваться к чужому добру, хоть бы оно и принадлежало портному!

4.

Стояли дождливые дни поздней осени. Хлеб с полей был убран, с деревьев уже облетел желтый лист, высоко в синеве неба тянулись к югу последние журавли.

Тоомас ехал в город, лежа на возу и оглядывая знакомые места. Год ровно назад он скакал по этой самой дороге на краденом коне и по пятам за ним, точно борзые, мчалась погоня... Тут вот он стыл от холода и подстерегал добычу, востря уши, как волк. А теперь, год спустя, он едет в город богатым хозяином, с полным возом хлеба и прочего добра. Это ли не счастье?

И все же радости в нем не было. На душе лежала какая-то тяжесть. Уже который день Тоомаса мучило нехорошее предчувствие. Что-то случится, что-то непременно случится! - крутилось у него в мозгу. Или ограбят дочиста, или убьют по дороге, или еще что произойдет, но какое-то несчастье случится всенепременно. Выезжая из дому, он долго смотрел на Иволу, словно навсегда прощаясь с женой, хотя о предчувствиях своих он с ней и не говорил. Уже с неделю ему снились странные сны: будто он волк и вся волость охотится за ним по болоту. Слышатся выстрелы, крики, проклятия, гремят трещотки. А то он был и не волк вовсе, а нагой нищий, который, дрожа от холода, бредет куда-то сквозь морозную круговерть. Навстречу ему толпой идут люди, но никто не дает ему ничего, чтобы прикрыть озябшее тело. Или будто бы он барахтается в трясине, проваливаясь все глубже и глубже, а Ивола стоит рядом, заливисто хохочет и даже руки не протягивает, чтобы спасти его.