Сурат - Автопортрет с отрезанной головой или 60 патологических телег

А тетя Женя к этому времени вконец истосковалась по большой и светлой любви. Она прекрасно понимала, что ее племянник — чистый и невинный мальчик, которого могут шокировать откровенные признания пожилой женщины, поэтому через три часа после того, как Петя позвонил мне и сказал: “Завтра!.. Все действия — согласно плану…”, когда он уже мирно похрапывал в своей постели, она взяла случайно найденную в квартире бельевую веревку, привязала племянника к кровати, замотала ему рот и глаза пластырем, стянула с него трусы и надела ему на хер свое золотое обручальное кольцо, чтоб стоял и не падал. Мне противно об этом говорить, но издевательство над Петром продолжалось всю ночь. Чтобы представить себе те моральные страдания, которые ему довелось тогда перенести, достаточно сказать, что даже после курса терапии у логопеда он до сих пор еще слегка заикается. “Она т-т-т-трахала м-меня и т-т-трахала, т-т-т-трахала и т-т-тр…” — плакал он, давая свидетельские показания в ментовке.

Ночь безумной вакханалии украсилась трагическим финалом — к утру сердце тети Жени не выдержало и она скончалась… скончалась от инфаркта прямо на племяннике.

В полдень, как мы и договаривались, я постучал в двери Петра условным стуком, но, поскольку ни ответить мне, ни пошевелиться он не мог, мне пришлось уйти ни с чем, теряясь в догадках. Попытки связаться по телефону, естественно, дали аналогичный результат. Тогда я плюнул на наш сумасбродный план, достал из шкафа с кассетами “Бойцовский клуб” и на три дня забыл о том, кто такой Петя Самсонов вообще.

Ему ужасно повезло, что стоял июль месяц и на сорокоградусной жаре тетя Женя стала разлагаться с поразительной быстротой. Встревоженные специфическим запахом и горячо любящие Петю соседи взломали дверь и воистину печальное зрелище предстало их глазам.

Когда я навестил Петра в больнице, он уже мог писать стихи, но ходить в постель еще не перестал. Врачи серьезно опасались, что его инструмент из-за психологической травмы больше никогда не придет в рабочее состояние, однако Петю это уже не волновало.

Он задумался о душе.

По его просьбе, я привез ему чемодан с тетижениными журналами и Петя стал искать в них истину с тем же рвением, с которым когда-то отдавал себя в руки Люцифера, но, конечно, ничего не нашел. После того, как мы все уладили с захоронением останков тети Жени, он стал таскать меня по всяким сектам, где пели киртаны кришнаиты и бубнили свои мантры бубдисты, и это тоже продолжалось недолго.

В одно прекрасное утро Петя проснулся и понял — это конец. Он позвонил мне и сказал, что все кончено и назад дороги нет. Он выкинул в мусоропровод последнюю пачку сигарет, открыл форточку и поставил чайник на плиту. Когда я пришел к нему, то Пети уже там не было. Мы выпили по чашке чая, он спросил меня, все еще заикаясь, не н-н-налить ли мне еще, а я ответил, что, по моему глубокому убеждению, он является пятнадцатым воплощением Господа Кришны.

…и ничего больше не осталось, а то, что осталось, было еще хуже, чем ничего. Внутри шевелящегося скелета билось выдыхающееся сердце, на костях замерзало жесткое мясо, по венам еле-еле переползала сверху вниз и снизу вверх полупрозрачная белесая кровь, коричневая кожа ссохлась и стала шершавой, как картон, который уже и на макулатуру не годен, и только нервы функционировали с пугающей исправностью, словно электропроводка в доме, где рухнули все стены, отключилось отопление и жильцы умерли от скучной и беспощадной эпидемии, которая называлась время и была характерна для этой ускользающей в бесконечность эпохи. Скелет ковырялся хрупкими пальцами в редких волосах на своем картонном затылке, потому что получил сигнал оттуда в виде чесотки, напоминающей ему о вшах, доисторических существах, которые тысячелетиями жили бок о бок с человеком в гармоничном симбиозе — он добровольно отдавал им свою кровь, а они делали все, чтобы он не уснул, в который раз утратив свое неустойчивое сознание в лабиринте миражей и галлюцинаций, откуда не было никакого выхода, кроме входа, память о котором, к несчастью, не была сохранена непутевым человечеством, принятая ошибочно за устройство совершенно бесполезное для нарастающего дрожжевым тестом прогресса. Не обнаружив в своей голове никаких вшей, кроме мелких и беспокойных мыслей, скелет, стараясь, чтобы как можно меньше воздуха отравляло его слабые легкие, тихо вздохнул. Он сбросил с себя ворох теплого мусора, что обеспечивал более или менее сносный отдых его утомленному от ветра и холода телу, встал на худые свои ноги и направился туда, где текла ржавая, но пока еще пригодная для употребления, вода. Вдоволь напившись, скелет поморщился, потому что ему было неприятно сознавать пускай и временную утрату памяти о том, что это за город и как он сюда забрел, откуда, с севера или с юга, зачем, с какой-нибудь целью или не имея ее, когда, неделю назад или только вчера?