Сурат - Автопортрет с отрезанной головой или 60 патологических телег

Покойник немного струхнул, но виду не подал. После шабаша он подошел к Толстой Мыши и они сели в трамвай номер три, который, бодро дребезжа, отвез их на окраину города, где редкие жилмассивы разделялись дремучими гектарами лиственного леса.

Инесса провела покойника на кухню, где над кастрюлей, в которой булькали какие-то травы и корешки, колдовал стремного вида чувак, явно наркоман — худющий, как кощей, с практически бесцветными глазами, в которых, казалось, отсутствовали зрачки. Этими глазами он уставился на покойника и Инесса сказала: “Знакомься, это Ежов. А это — покойник”

“Почему покойник?” — удивился стремный Ежов.

“Покойник от слова покой” — пояснил покойник, но хатха-ежик никак на это не среагировал. Он монотонно помешивал в кастрюле ложкой и, когда Толстая Мышь вышла, неожиданно сказал покойнику: “Никакая она не Толстая Мышь!”

“А я и не…” — попытался было возразить покойник, но хатха-ежик его перебил: “Сам я называю ее Мелкая Тиранья”, на что из комнаты Инесса пробурчала: “Я тебе сейчас дам, сука, тиранью!..” и хатха-ежик многозначительно поднял из кастрюли ложку. Инесса вернулась на кухню и, увидев в руках у кощея сей предмет, подумала, что теперь он вооружен и, может быть, даже опасен, поэтому придушу его, когда ляжет спать.

“Вот этот пассажир, — показала она хатха-ежику на покойника, — хочет слететь с тормозов, совсем как ты”

“А он в своем уме?” — поинтересовался хатха-ежик.

“Погодите-ка, — смутился покойник. — Ничего такого я вовсе не хочу”

“Все чего-то хотят!” — строго пропела Мелкая Тиранья.

“Нет, не так, — поправил ее хатха-ежик, — просто все люди делятся на два сорта: первые страдают от того, что мир им не соответствует, а вторые — от того, что они миру не соответствуют…”

Покойник быстро определил, к какому сорту следует отнести себя, и спросил: “А ты?”

“А мне — по хуй” — просто ответил хатха-ежик. Он расставил на столе чашки и стал разливать по ним свою отраву. Покойник отхлебнул немного, но ничего не понял. Над столом повисло тягучее молчание. Хатха-ежик пил отвар, Инесса стреляла глазами, а покойник ждал, чем все это кончится. Первой не выдержала Толстая Мышь.

“Ты так и будешь сербать свое пойло и ничего не скажешь? — возмущенно прошипела она в сторону хатха-ежика. — К тебе человек пришел!”

“А чего тут говорить? — рассудил хатха-ежик, допивая свою кружку. — И так все ясно”

“Да я вовсе и не требовал…” — попытался опять встрять покойник, но безуспешно.

“Нет, — проникновенно объяснил ему хатха-ежик, — ты требовал. Ты пришел, чтобы я тебе начал лапшу про просветление на уши вешать. А я этого не люблю”

“Понимаете, — начал сбивчиво оправдываться покойник, — из слов Инессы я, быть может, неосторожно заключил, что вы — человек, который прошел определенный путь, по крайней мере — ровно столько, чтобы можно было поделиться своим опытом. Я так понял, что вы сами в этом непосредственно заинтересованы… но выходит так, что…”

“Я не проповедник, — сказал хатха-ежик и вдруг произошла странная вещь — в его пустых глазах вдруг появились зрачки, интонация его голоса изменилась, как будто включился какой-то автомат, и он начал буквально вещать. — Послушай тех, кто проповедует свой путь, и тебе откроется, что за формой проповеди скрывается оправдание. Человек, обращаясь к тебе, пытается доказать самому себе, что дорога, которую он выбрал (и по которой он — о, чудо! — даже идет иногда), верна. Такие люди вызывают жалость. Лично я твердо уверен, что мой путь — истинный путь, но при этом я отдаю себе отчет в том, что я никоим образом не могу этого знать. Человеку доступны лишь предположение и вера, а то, что он именует „знаю“ — не более, чем наивное заблуждение тривиального и несозревшего ума. Не бывает правильных путей — есть только твой путь, ты можешь верить в него, сомневаться в нем или же отрешенно продвигаться по нему пядь за пядью — это все влияет лишь на эффективность того, что ты делаешь, но не имеет ничего общего с тем, насколько это соответствует истине. Будь проклята истина! Химера, которая порабощает хилые умишки тех, кто уже умудрился устать от своих поисков, хотя как следует искать еще и не начинал. Поиск берет свое начало там, где из головы вылетает всевозможная дурь. Сама по себе мысль о поиске — одна из таких иллюзий, которых следует стыдиться. Пробужденный ум не является мертвым, однако же его движение — это вовсе не поиск. Поиск подразумевает искомое. Если ты ищешь что-то, то обязательно найдешь. Это не есть путь в неизвестное, это банальное программирование реальности. Потрясая человеческое воображение, оно — не более, чем самообман. Истинная медитация ВСЕГДА приводит к нежелательным результатам, в противном случае это явление того же порядка. Пробужденный ум — это столкновение с нежелательными результатами. Такой ум не ведает поиска, это ум воина-разведчика, который отправляется а незнакомую территорию и действует, исходя из сложившейся ситуации, а не по составленному плану. Как я могу проповедовать свой путь, если не знаю, куда он ведет и в чем состоит? То, что я уже прошел, реально лишь в памяти, а я отрекаюсь от нее во имя дороги, которая требует, чтобы я шел налегке. Прямо сейчас ты можешь увидеть пространство, в котором ты находишься, вместо того, о котором ты думаешь, что находишься в нем. Это и будет твоя дорога — как ее можно проповедовать? Проповедовать можно только иллюзии и заблуждения. Истинная проповедь только кажется таковой, но тупой ум превращает и ее в сказку, рассказываемую на ночь, чтобы дитя уснуло быстрее и крепче. Ты слушаешь эти слова только для того, чтобы они убаюкали твой ум и помогли ему глубже уснуть, потому что твои сновидения, которые ты почему-то именуешь жизнью, в большинстве своем — беспокойные кошмары. Все предпочитают сон без сновидений. Все мечтают о Нирване. Глупые дураки, вы даже не видите, как смешны стройные хороводы ваших умозаключений! Сейчас ты узнал, что нужно заниматься разведкой, а не поиском. У тебя и в мыслях нет, что даже воин-разведчик, идущий в неведомое, он тоже идет не туда, куда нужно. Его путь — тоже ложный. Чей же путь истинный?”