Кэтрин Мэнсфилд - Рассказы

Матушка Паркер вынула две булавки со стеклярусными головками из своей шляпы и повесила ее за дверью. Затем сняла поношенный жакет и тоже повесила. Подвязала фартук и села на табуретку, чтобы переобуться. Уже много лет она не могла без мучительной боли ни снять, ни надеть башмаки. Она так привыкла к этой боли, что лицо ее начинало кривиться и морщиться, как только она развязывала шнурки. Покончив с этим, она вздохнула и распрямилась, слегка потирая колени…

— Бабушка! Бабушка!

Ее маленький внучек стоял у нее на коленях, упираясь в них ножками, обутыми в башмачки на пуговицах. Он только что прибежал с улицы.

— Погляди, погляди, как ты измазал юбку своей бабушки, нехороший мальчик!

Но он обнял ее и потерся щечкой о ее щеку.

— Бабушка, дай мне денежку! — ласкался он.

— Уходи, уходи, у бабушки нет денежки!

— Нет, есть.

— Нет, нету.

— Нет, есть. Дай мне, бабушка.

Она уже нащупывала в кармане старый, сплюснутый черный кожаный кошелек.

— А ты что дашь бабушке?

Он тихо, застенчиво засмеялся и еще крепче прижался к ней. Его ресницы щекотали ей щеку.

— Ничего у меня нет, — прошептал он.

Старуха вскочила, схватила железный чайник с газовой плиты и подошла к крану. Шум воды, льющейся в чайник, как будто смягчал ее боль. Она наполнила водой также ведро и миску для мытья посуды.

Потребовался бы целый том, чтобы описать то, что творилось на кухне у литератора. В течение всей недели он «убирал» сам. Это означало, что остатки чая он сливал в банку из-под джема, специально предназначенную для этой цели, а когда ему нужна была чистая вилка, он вытирал грязную кухонным полотенцем. Во всех других отношениях его «система» была, как он объяснял своим друзьям, очень проста, и он не мог понять, почему люди поднимают такой шум из-за домашнего хозяйства.

— Вы просто пачкаете все, что вам попадается под руку, потом раз в неделю к вам приходит какая-нибудь старая карга и наводит порядок.

В результате кухня превращалась в огромный мусорный ящик. Даже на полу валялись хлебные корки, оберточная бумага, окурки. Но матушка Паркер не обижалась. Она жалела бедного молодого джентльмена, за которым некому было присмотреть. В грязное оконце было видно широко раскинувшееся унылое небо; облака на нем казались ужасно изношенными, старыми, обтрепанными по краям, с дырками или темными пятнами, словно их залили чаем.

Пока грелась вода, матушка Паркер подметала пол. «Да, — думала она под стук половой щетки, — что говорить, плохого я видела достаточно. Нелегкая у меня была жизнь».

Даже соседи держались того же мнения о матушке Паркер. Много раз, ковыляя домой с кошелкой в руке, она слышала, как они, стоя где-нибудь на углу или у подвальной решетки, повторяли:

— Нелегкая жизнь у матушки Паркер, ох, нелегкая!

И это было истинной правдой, такой истинной, что она даже ею не гордилась. Ведь не гордилась бы она, если бы о ней сказали, что она живет в полуподвальной комнате с окнами во двор дома номер двадцать семь.

Нелегкая жизнь!

Шестнадцати лет она приехала из Стратфорда в Лондон и устроилась работать судомойкой. Да, она родилась в Стратфорде на Эйвоне [37] Город, где родился Шекспир. . Шекспир, сэр? Нет. Всегда ее спрашивают о нем, но она никогда о таком не слыхала, только видела это имя на стенах театров.

Ничего не осталось у нее в памяти о Стратфорде, не считая того, что «когда сядешь, бывало, вечером у очага, в дымоход видны звезды» и что «у матери всегда был в запасе кусок солонины, свисавший с потолка». А около дома, перед дверью, рос какой- то куст с приятным запахом. Но куст этот представлялся ей очень смутно. Она отчетливо вспомнила его только два раза, когда лежала в больнице и ей было очень худо.

Ужасная это была работа — ее первая работа. Никогда ей не разрешали пойти погулять. Никогда она не входила в комнаты хозяев — разве что утром и вечером для молитвы. Кухня была настоящим погребом, а кухарка — ведьмой. Она отнимала у нее письма из дому, не давая дочитать до конца, и бросала в плиту, потому что, говорила она, «от писем судомойка становится сонная, как муха». А тараканы! Поверите ли, до приезда в Лондон она никогда не видела черных тараканов. Рассказывая об этом, матушка Паркер тихонько смеялась. Ну и ну! Никогда не видеть черных тараканов! Это все равно что не видеть собственных ног.

Когда имущество ее хозяев пошло с торгов, она поступила в услужение к доктору и, после двухлетней неустанной беготни с утра до вечера, вышла замуж. Ее муж был пекарем.