Array Коллектив авторов - Притяжение Андроникова

«29/III [1966] [64]

Дорогой Ираклий Луарсабович!

Посылаю Вам экземпляр своей работы. Он очень напачкан. Это что-то вроде рукописи.

Не обижайтесь за это, и за всю кухню моих размышлений, которая Вам откроется. Анализы некоторых романсов написаны там довольно чисто, что Вам[,] вероятно[,] всего интересней. По прочтении выброс[ь]те всё это, чтобы никто никогда этой грязи не видал. У меня лишь один сравнительно чистый экземпляр. С него в Узком [65]буду переклеивать и чистить два неправленных. Посылаемый Вам экземпляр – этот самый, с которого я переносила правку в свой, – почище.

Я надеюсь, что Вы не сочтете присыл Вам этой грязной рукописи за недостаточное к Вам почтение. Напротив, это знак моего к Вам безграничного доверия».

До завершения рукописного варианта анализов русских романсов Н. М. читала эти «разборы» Ираклию Луарсабовичу при их личных встречах; обсуждение прочитанного очень волновало и вдохновляло Н. М., которая чутко прислушивалась к комментариям Андроникова как знатока историко-литературного контекста первой половины XIX века.

«Мне очень, конечно, хочется еще раз с Вами встретиться. Но 31-го мы едем в Узкое на 2 недели. А потом Вы уедете в Тбилиси. Надеюсь дожить до осени, и Вы, бог даст, доживете, – тогда давайте еще раз засядем за Глинку и почувствуем “силу гармонии”. – “Когда-бы всѣ так чувствовали” её, как Вы!

Спасибо Вам за внимание и за сердечную горячность, которую Вы обнаружили, слушая анализы романсов.

Н. М. постоянно перерабатывала и дорабатывала свои «разборы» романсов, добавляя новые к уже написанным: 15 анализов были готовы к 1969 году, о чем она и сообщает Андроникову в письме от 29 августа 1969 года:

«<���…> А я сижу над „альбомом любимых русских романсов” (по совету давнему Корнея Ивановича). Уже написала 15 романсов (3 Глинки, 2 Даргомыжского, 7 Чайковского, 2 – Римского и 1 Рахманинова). Отдам в перепечатку, и в МузГиз, где всё еще не выходит сборник наш вокальный с моей статьей. – Помните? – Вашей крестницей?

Я хочу, чтобы романсы были напечатаны с нотами и с словесными моими анализами, и с небольшим моим предисловием. Я как-то уверена, что это возьмут. Нет ведь в литературе ничего о романсах доступного для обыкновенных певцов. <���…>

– “И вот моя жизнь!” [ – ] сказала Лизавета Ивановна в [„]Пиковой Даме[”]…».

Целиком книга вышла в издательстве «Советский композитор» лишь в конце 1988 года. Книга Малышевой стала и замечательным фактом нашей словесности, так как не только показала русское поэтическое слово в его музыкально-драматической интерпретации, но и дала образец безупречного русского слога, простого и ясного в своей выразительной мощи [66].

В письмах Малышевой к Андроникову затрагивается тема знакомства корреспондентов с прекрасным советским чтецом Владимиром Николаевичем Яхонтовым, которого Н. М. знала с юности. Она с горячностью отозвалась на статью Ираклия Луарсабовича и поделилась с ним воспоминаниями о далеких годах совместной концертной работы с Яхонтовым, об организации в 20-е годы «артистических бригад», краткими, но емкими штрихами обрисовала личные черты актера.

«Красная Пахра [67],

20 августа [1969] [68]

Дорогой Ираклий Луарсабович!

Сегодня получили “Литературку” с Вашей статьей о Яхонтове. В. В. принес мне статью и сказал: “прочтите [69], Ираклий пишет о Яхонтове, [70]блестящую статью”. Зная, что В. В. не очень щедр на такие похвалы, я тут-же и прочла статью. И сразу-же села Вам писать. Действительно [71]статья чудная. Я знала и любила Яхонтова, мы ездили с ним в концерты в первые годы революции. Ездили куда-то по области Московской, в Можайск, Серпухов, не помню, куда еще. Он читал обычно “Графа Нулина” и, кажется, первую главу [“]Онегина[”]. Мы ездили бригадой от оперной студии Станиславского. Ездил с нами иногда и Пантелеймон Романов [72]. Нас кормили, возили в санках вместо автомобилей, вываливали иногда из саней. Спали мы в каких-то общих комнатах. Яхонтов всегда вел себя отъединенно, помню, как спал где-то рядом с нами. Разговаривал мало и всё думал. Мы болтали по ночам, иногда и с ним.

Тогда он не был знаменит. Всѣ мы полу-голодали [73]. Таким он был, как на Вашем портрете, молодым и чудесным, но немножко странным. Это было лет 47 тому назад. Ну и спасибо! – как сказал-бы М. А. Цявловский. Спасибо за статью, и вообще спасибо за то, что Вы любите хорошее».

Ираклий Луарсабович знал и любил Яхонтова и как человека, с которым его связывали долгие годы дружбы, и как незаурядную личность, и как актера, умевшего «объемно, зримо» воплотить на сцене полноту творческого замысла автора. Андроников тонко и точно обрисовал метод работы Яхонтова над произведениями русской и советской классики. «Актеров, – пишет Андроников, – <���…> всегда привлекала смысловая сторона стихотворного текста; особенности стиховой речи, как правило, отступали у них на второй план или становились вовсе неощутимыми. Владимир Яхонтов объединил в своем творчестве обе тенденции. И новое звучание стиха превратилось в высокое и принципиальное явление искусства» [74](с. 396). «Но все – и манера исполнения, основанная на внимании к слову, и строгий ритм, и особое музыкальное постижение слова, логическая выразительность фразы, богатство и своеобразие интонаций, невозмутимый покой, сочетавшийся с благородным пафосом, голос, блистательную мощь которого Яхонтов использовал редко, но зато уж так применял к делу, что воспоминание об этом “форте” и до сих пор вызывает сладостное волнение, – все это великолепие средств нужно было ему для того только, чтобы сделать литературу слышимой, зримой, чтобы окрылить мысль <���…>» (с. 398). Андроников рассказывает, как в своем сценическом творчестве Яхонтов умело сочетал элементы смешного и патетического, «переходы из героики и патетики в план иронический, из лирики – в план гротескный. <���…> Из двух элементов возникал третий – ассоциация. <���…> Из этих ассоциаций в воображении аудитории постепенно возникала картина – монументальная, зримая, полная глубокого смысла» (с. 401).