Анри Картье-Брессон - Диалоги

Какие были в те времена твои любимые предметы?

Это надо спросить у моих ноздрей. Меня направлял нюх.

Но какие-то вещи привлекали больше, чем другие?

Нет! Это была жизнь, вот и всё! И особенно это таинственное чувство в фотографии: композиция, геометрия. Как это происходит, что если я сдвигаюсь на миллиметр, композиция становится лучше? Вот поэтому-то я и говорю себе: «Ты не можешь изменять кадр». Никаких «может быть».

Итак, с той поры твоя визуальная система стала совершенной?

Всего за три дня! Как только я дочитал руководство по использованию Leica.

Тогда ты был всему открыт и твою свободу направлял постоянный визуальный аппетит…

Тот мир между двумя войнами – это был ещё XIX век, который закончился к 1955 году с возникновением общества потребления. Я был тогда, это правда, в состоянии полной свободы, и я действительно получал трудное удовольствие, но это было удовольствие! Свобода, никакого дилетантизма. Вещи и мир бесконечно меня увлекали. Сюрреалисты могли казаться дилетантами, но ими не были. Они были бунтовщиками.

Я прекратил фотографировать в 1935 году, когда был в Нью-Йорке. Фотография для меня всегда была только одним из многих средств визуального выражения. Так что я много раз в жизни отказывался от фотографии. Повторяю тебе, фотография для меня – не главное. Так вот, я тогда вместе с другими стал учиться кино у Пола Стрэнда. Я изменил своё орудие. Я знал, что не буду заниматься режиссурой, кроме, возможно, документального кино, потому что у меня нет литературного воображения. Для меня визуальная сторона фотографии в кино – это только элемент, и великие фильмы, по-моему, сделаны людьми, которые похожи на романистов. В фильме фотографию не видят. Всегда видят следующую фотографию, это поток.

Итак, с 1935 до 1939 года ты изучал кино у Пола Стрэнда. Ты был также ассистентом у Жана Ренуара на его главных фильмах («Правила игры» и других). Позднее ты взялся за съемки четырёх документальных фильмов [51] “Victoire de la vie” («Победа жизни», 1938), “Le Retour” («Возвращение», 1945), “California impressions” («Калифорнийские впечатления», 1969–1970), “Southern Exposures” («Южные экспозиции», 1969–1970). . Почему тебя так манили эти постоянные отходы и возвращения от фотографии к другим визуальным инструментам?

В те времена я был на перепутье. Не знал, что буду делать. С интересом снял несколько документальных фильмов. Документальное кино – это фоторепортаж с движущимся аппаратом. Монтаж создает возможность непрерывности, следовательно это надо учитывать. Хотя в фотографии утрата непрерывности для меня никогда не была проблемой. В фоторепортаже я скорее нахожусь в поиске единственной фотографии, учусь уплотнению. Я научился тому, как можно менять инструменты, переходить от фотоаппарата к камере. Живопись, рисунок и фотография оставляют зрителю время для созерцания, тогда как кинематографический монтаж навязывает свой ритм чтения, как в танце.

По каким причинам ты уничтожил многие изображения, относящиеся к той эпохе между двумя войнами?

Когда началась война (а мы её задолго предчувствовали), я забрал свои негативы и почти всё уничтожил, за исключением того, что вошло потом в «Решающий момент» [1952 г.]. Похожим образом я уничтожил все свои картины, покидая Андре Лота. Если же говорить о смысле этого жеста… Я это сделал так, как стригут ногти: раз – и всё! Мы ходим к парикмахеру, потому что уже пора. Я сохранил фотографии, которые мне показались интересными. Я смог остановиться, подвести черту благодаря тому, что в 1979 году мы с Робером Дельпиром сделали книгу “ H. C. B. photographe” (« Фотограф А. К. Б. »), Териад посоветовал мне снова взяться за рисование, а Жан Ренуар одобрил. Всё это меня подтолкнуло к подведению итогов. Фотографирование для меня было, да и остаётся, очень важным. Но я не могу концентрироваться сразу на двух вещах, столь близких и столь далёких друг от друга. То, что я уничтожил, не представляло никакого интереса.

Итак, в 1947 году ты вместе с [Робертом] Капой и [Дэвидом] Сеймуром основываешь фотографическое агентство „Magnum”. Было ли это необходимостью, порожденной тем временем, чувствовал ли ты себя глубже вовлечённым в профессию репортёра-фотографа, которую ты уже усвоил? Изменило ли это твою манеру видеть мир и фотографировать? Приходилось ли тебе страдать от несоответствия между работой по заказу и твоими собственными эстетическими требованиями, или тебе удавалось соединить первое со вторым?