Анри Картье-Брессон - Диалоги

Ив Бурд: Что значит для вас живопись?

Анри Картье-Брессон: Моя одержимость живописью началась с тех времён, когда в рождественские праздники 1913 года в пятилетнем возрасте я познакомился с [Луи Картье-Брессоном,] моим «мифическим отцом», братом моего отца, и он стал брать меня в свою мастерскую. Там я жил в атмосфере живописи, вдыхал запах полотен. Когда мне было двенадцать лет, один из друзей дяди, ученик [Фернана] Кормона [20] Кормон, Фернан (1845–1924) – французский художник, профессор парижской Школы изящных искусств. , стал учить меня писать маслом. Мой отец тоже очень хорошо рисовал, но он хотел, чтобы я сделал карьеру в текстильной промышленности: итак, мне надо было поступить в Высшую торговую школу. Я трижды завалил школьные выпускные экзамены, и надежды, которые на меня возлагал отец, быстро развеялись. Позже, с 1927 по 1928 год, я был учеником Андре Лота. Он научил меня читать и писать. Его «Трактат о пейзаже и фигуре» – фундаментальная книга [21] Два текста Андре Лота, «Трактат о пейзаже» (“Traité du paysage”, 1939) и « Трактат о фигуре » (“Traité de la fgure”, 1950), объединены в работе: André Lhote, Traité du paysage et de la fgure, Paris, Édition Grasset, 1958. . Он имел привычку говорить: «У кого есть инстинкт, тот и имеет право работать». Глядя на мои работы, он иногда восклицал: «А! Будущий сюрреалист! Красивый цвет, продолжайте!» Я с ним снова увиделся незадолго до его смерти. «У вас всё происходит от выучки художника», – говорил он о моих фотографиях. Я ушёл из его мастерской, потому что не хотел подчиняться этому духу систематичности. Хотел снова поставить себя под вопрос, быть самим собой… С Рембо, Джойсом и Лотреамоном в кармане я отправился на поиски приключений и стал зарабатывать на жизнь в Африке охотой с ацетиленовой лампой. Я был полон решимости. Хотел выразить что-то – и всё, уже не тянуть. Самым важным в жизни для меня тогда было писать картины и изменить мир.

Вы практически никогда не прекращали рисовать, но только в 1974 году опубликовали небольшую часть своих работ. Почему?

Я всегда ужасно сомневался в том, что делал. Был уверен, что не умею рисовать. В 1932 году я открыл новый способ делать оптические и механические зарисовки с помощью фотографического аппарата, и фотографирование меня сильно захватило. Эта своего рода вселенская жажда стала одной из причин основания агентства “ Magnum”, созданного в сотрудничестве с Бобом [Робертом] Капой и Дэвидом Сеймуром. Тем не менее я постоянно смотрел живопись, проводил в музеях по многу часов, но ничего не делал. Чувствовал себя немного разочарованным, потому что был сильно увлечён живописью и в то же время знал ограничения фотографии. Около 1962 года я снова всерьёз стал писать гуашью, и это было плохо. В 1971 и 1972 годах рисовал слишком подробно, мельчил. А в конце 1972 года рисунок действительно вернулся ко мне. Но пока я ещё работаю слишком быстро; когда комок нервов в течение сорока лет пользуется фотоаппаратом, это не проходит безнаказанно. [Сэм] Шафран, художник, воспитывает меня: «Смотреть на реальность быстро-быстро – вот ещё одно из осложнений фотографии!» Действительно, чтобы продвигаться быстро, надо идти очень медленно. Нужно наблюдать, смотреть, как происходят вещи, понимать их, чувствовать, иначе начнётся одна пыль в глаза и невнятица. Рисунок – это ещё и продукт медитации. При этом надо и сохранять импульсивность, и остерегаться судорожных движений: они встречаются как в рисунке, так и в фотографии, как в письме, так и в речи. Териад, который мне всегда даёт советы, уже десять лет тому назад порекомендовал мне бросить фотографию. Этому совету я не последовал, но именно к Териаду пошёл спросить, не будет ли выглядеть самонадеянной публикация моей живописи и рисунков. «Вовсе нет!» – ответил он мне. Все-таки я надеюсь, что никто не скажет: «А, он сделал себе имя в фотографии, а сейчас проталкивает свои рисунки!» Я не стремлюсь сделать карьеру, просто хочу проверить своё видение.

Альберто Джакометти был вашим другом…

Альберто был изумительным рисовальщиком. Однажды мы играли: каждый написал список имен своих любимых художников. Мы оба назвали Ван Эйка, Сезанна, Паоло Уччелло и Пьеро Делла Франческа. Как и Джакометти, я стремлюсь к максимально возможной точности, к абстракции с натуры, как в фотографии, как в науке, стремлюсь к тому, чтобы найти структуру мира, радоваться ликованию формы. Чувствую, что мне есть что сказать в рисунке и в живописи. Что не помешает мне делать фотографии, но ремесло меня больше не интересует.