Геннадий Добров - «Ночные летописи» Геннадия Доброва. Книга 2

А когда я приехал туда в 74 году, то я застал, как говорится, мерзость запустения. От центрального монастыря через весь остров к противоположному берегу шла дорога. И вдоль неё на левой стороне расположилось большое кладбище. Стояли удивительные часовни, возвышались кресты из розового мрамора, из красного, из чёрного, из белого мрамора, а на дороге валялся длинный холст, на котором изображалось распятие с ликом Христа. Куда-то его тащили, бедного Христа, и бросили посреди дороги. Тут дождь лил, ветер его трепал, он весь извивался, этот холст, – так там обращались с последними остатками христианского убранства. И это ужасало. Но я приехал смотреть не на это, хотя и не видеть этого было невозможно. Я хотел поскорее увидеть инвалидов войны.

Пришёл в дирекцию. А от Союза художников мне дали просьбу к директору дома-интерната, чтобы он меня приютил – дал место для ночлега и обеспечил питанием в столовой. И меня поселили в бывшей келье. Директор Иван Иванович Королёв прошёл со мной по комнатам и коридорам монастырской гостиницы, в которой жили инвалиды, на первом, втором и третьем этажах. Но инвалиды ещё жили в так называемом Никольском скиту, который находился на небольшом острове. Там стояла высокая церковь с золотым куполом, которая была видна и со стороны Сортавала, и со стороны Финляндии, и когда оттуда шли корабли, то они держали курс вот на этот золотистый однокупольный храм. На Никольском скиту стояла маленькая гостиница, там тоже жили инвалиды, но психически больные. Весь этот небольшой остров был скалистый и лесистый, через небольшой пролив к нему вели мостки с перилами, по которым ходили люди.

В самой Монастырской бухте тоже стоял огромный собор, а по всему острову Валаам были разбросаны отдельные часовни, которые когда-то ставили в честь посещения монастыря царскими особами, там выбивались целые стелы с надписями, что это место тогда-то посетил тот-то, молился тут и пр. В общем, это были места изумительной красоты, тишины и благодати, если бы не эти инвалиды войны.

А что такое инвалиды войны? Это люди, которые после войны остались без жилья, без семьи, без денег… без рук, без ног, без глаз – у всех были свои увечья. Первое время они нищенствовали, бродили по улицам, наводняли рынки, вокзалы, пристани, в общем, те места, где им кто-то что-то мог подать.

Фото с Валаама. 1974 год

Потом вышло постановление – собрать всех инвалидов и создать им условия для коллективного проживания в определённых местах. Вот для севера и северо-запада выбрали остров Валаам, Валаамский монастырь, туда после войны отправили полторы тысячи инвалидов. Создали им условия, наладили питание, пригласили туда обслуживающий персонал. Всё это делалось ещё при Сталине. Работали там и врачи, и медсёстры, и повара, и сапожники. По вечерам играла музыка, устраивали даже танцы на танцплощадке. Но это вначале.

Когда же я приехал – на танцплощадке уже никто не танцевал. Многие инвалиды войны умерли (они ведь недолго живут), кто-то уехал, кто-то женился или вышли замуж (среди инвалидов находились и женщины). И оставались люди, которым вообще некуда было деться. Если они и пытались куда-то переехать, то обычно не уживались на новом месте и возвращались обратно, они убедились в том, что нигде в другом месте им уже лучше не будет.

Я сразу пошёл рисовать. Пришёл в первую большую палату, которую мне показал директор. Иду по палате, с двух сторон стоят койки, проход, опять койки. С правой стороны расположены окна, дальше глухая стена, а тут двери. И лежат эти инвалиды. Тишина, тихо. А за окном – лето в разгаре (начало июня). Окна открыты, сирень цветёт, солнце пробивается. Я иду, иду, до конца почти дошёл. Вижу – сидит в кровати молодой мужчина, совсем-совсем молодой. Он опёрся на столик, который перед ним, подушки тут у него. А голова – я смотрю – пробита пулей навылет. И не то что маленькое какое-то отверстие, а как бы насквозь пробит череп, то есть зияли две дыры, затянутые кожей. И с этими двумя отверстиями на самом видном месте он жил.

Звали его Саша Подосёнов. Вскоре пришла какая-то женщина и села рядом. Это оказалась его мать, которая приехала из Сортавала на «омике» (это маленький пароходик), она жила там недалеко в деревне. Я спросил Сашу: можно я тебя дня три порисую? – Он отвечает: пожалуйста, рисуйте, я всё равно никуда не тороплюсь. Я вот так сижу целый день, а потом меня мать укладывает на подушку, и я ночь сплю. А днём опять сижу. (Я поставил планшет и начал его рисовать, это был мой первый портрет инвалида войны.)