Ролан Пети - Автобиография. Вместе с Нуреевым

И руководство театра, и сотрудники КГБ, которые начали шпионить за Рудиком уже в ту пору, подозревали, что этот странный Нуреев может выкинуть что-нибудь такое, что потом придется «расхлебывать» всему театру.

Сам артист очень просто объяснял свое поведение: «…сравнивать, усваивать, обогащать свое искусство новым опытом на благо себе и своей стране. Птица должна летать, видеть соседский сад и то, что лежит за холмами, а потом возвращаться домой, расцвечивать жизнь рассказами о том, как живут другие, новыми возможностями своего искусства».

Заинтересованность молодого артиста, его открытость не могли остаться незамеченными. Иностранные коллеги отвечали Рудику взаимностью. Но, как только расстояние между ними опасно сокращалось, срабатывал инстинкт самосохранения.

«Один случай запомнился мне особо. Это произошло 26 июля 1960 года. В тот день я впервые танцевал в “Дон Кихоте” [21] Балет Александра Горского на музыку Людвига Минкуса по произведению Мигеля Сервантеса «Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский». и снискал очень большой успех. Все исполнители мюзикла Фредерика Лоу “Моя прекрасная леди” пришли в Кировский, чтобы увидеть балет. По окончании спектакля вся сцена была усеяна красными розами. Я попросил собрать их и вручить американцам, чье шоу мне в свое время так понравилось (хотя в ту пору я плохо понимал по-английски). Они в ответ пригласили меня вместе поужинать. У меня хватило здравого смысла под благовидным предлогом отказаться от приглашения».

Тянулись недели, месяцы. Как и любому артисту, Рудику хотелось постоянного контакта с публикой, хотелось раскрывать новые грани своего таланта, но ветераны балета и конкуренты уступали сцену неохотно. Кроме того, ведущие танцовщики не желали работать в условиях, кажущихся им неподобающими. В таких случаях руководство театра вспоминало о молодых сотрудниках.

«Меня вдруг решили послать на Берлинский фестиваль: этот фестиваль собирал в основном артистов из так называемых стран социалистического лагеря. Когда я стал протестовать и говорить, что это похоже на ссылку, директор расхохотался и объяснил: в Берлине ждут Галину Уланову, но она больна, и я должен заменить ее: “Какая там ссылка, Руди? Это особая честь!” – сказал он.

Пришлось поехать.

В поезде я оказался вместе с цирком. Была поздняя осень, мы проехали пять тысяч километров на автобусе через всю Германию. Сначала были в Восточном Берлине, потом в тридцати маленьких восточногерманских городках, где я танцевал в кафе и полуразрушенных театриках. Турне оказалось сплошным кошмаром. Я все время чувствовал себя озябшим и усталым, а ноги мои были в ужасающем состоянии. Однажды ночью нам пришлось восемь часов просидеть в ледяном автобусе, дожидаясь пока его починят. Иногда мы приезжали на место в шесть часов вечера и уже через полчаса должны были танцевать в кафе перед безразличной, полупьяной публикой. Весь этот ужасный месяц меня не оставляло глухое бешенство. Единственным светлым пятном оказалось то, что я потратил мало денег, поэтому смог купить прекрасное фортепиано».

Постичь волшебство игры на фортепиано – мечта Рудольфа, зародившаяся еще в детстве вместе с мечтой о танце, с тех пор как он начал слушать радио. В свое время и она показалась его отцу легкомысленной: «Я очень хотел научиться играть на фортепиано. Когда я сказал об этом отцу, он ответил: “Но, Руди, это же неинтересно. Да и научиться играть очень трудно. Куда полезнее уметь играть на аккордеоне или на губной гармошке. С аккордеоном ты всегда будешь желанным гостем на любой вечеринке – его всюду можно взять с собой. А пианино… его не потащишь на спине. Да и не всем оно нравится”.

Это правда, фортепиано не всем нравится, но я обожал его тогда, обожаю и сейчас. Жаль, не удалось убедить отца, что музыку не стоит ограничивать теми инструментами, которые можно носить на спине».

Но вот еще одна мечта сбылась! Купленное в ГДР пианино взяла на хранение в свою квартиру всегда любившая и поддерживавшая брата во всех начинаниях сестра Рудольфа Роза. Здесь оно и дожидалось своего хозяина.

Много позже в «Автобиографии» Нуреев писал: «Я так люблю музыку, что могу часами просиживать за фортепиано, наигрывая простые мелодии любимых композиторов, и никогда при этом не устаю. Если под рукой нет инструментов и пластинок (хотя сегодня я просто не могу обходиться без них и всегда таскаю с собой портативный транзисторный проигрыватель, чтобы можно было послушать музыку в любой момент), я способен извлечь удовольствие просто из чтения клавира. Должен признаться, что так называемая трудная музыка мне особенно нравится, и я буквально упиваюсь Моцартом, Прокофьевым, Шопеном. Их гармонии проникают прямо в душу. Они заставляют меня забыть все, что я не хочу помнить, а такую потребность я испытываю частенько – стереть из памяти лица, события. Из всех композиторов, с творчеством которых я знаком, предпочитаю Скрябина. В моей личной иерархии мастеров, он стоит рядом с Федором Михайловичем Достоевским и Винсентом Ван-Гогом. И все это, благодаря объединяющим их благородству и неистовству. Это мои самые любимые художники».