Ольга Таглина - Илья Репин

Так продолжалось три года.

А первые шаги на пути решения художественных образов картины Репин сделал с помощью своего учителя Павла Петровича Чистякова. Художник бывал у профессора на даче в Царском Селе, и здесь Павел Петрович показал ему старика, который и стал прототипом царя на картине. Потом в этот образ были добавлены черты чернорабочего, встреченного случайно на Лиговском рынке (этюд с него был написан прямо под открытым небом). А для головы царя, уже во время работы над холстом, Репину позировали художник Г. Г. Мясоедов и композитор П. И. Бларамберг. Какие-то детали для лица царевича Репин взял с этюда, сделанного с художника Менка, но в основном в роли царевича выступал писатель В. Гаршин. «У него было лицо человека, обреченного погибнуть. Это было то, что нужно для моего царевича», – писал Репин.

Репинский Иван Грозный поистине страшен. Это тиран, деспот, убийца, одной ногой уже стоящий в могиле, весь в крови… И не только в крови своего сына, но и в крови жителей Новгорода и Пскова, Твери и Полоцка, в крови тех, кого он считал «изменниками». В своем неограниченном самовластии Иван Грозный освободил себя от всех нравственных законов, и человеческая жизнь для него уже давно не представляла никакой цены. Однако только что царь Грозный убил своего сына и преемника, продолжателя всех своих начинаний. Отцовская любовь, ужас, горе, раскаяние, вся буря чувств, охвативших его после приступа безудержной ярости, – эти сложнейшие переживания Ивана IV переданы Репиным с непревзойденной экспрессией.

Игорь Грабарь отмечал, что «успех пришел к Репину именно потому, что он создал не историческую быль, а страшную современную быль о безвинно пролитой крови».

В цветовом построении картины преобладает интенсивный красный цвет. Репин писал чистой красной краской, без всяких примесей, поэтому красный цвет разработан у художника с чрезвычайным разнообразием оттенков. Алая кровь, текущая из раны на виске царевича, красные, похожие на кровь тени в складках его кафтана, темно-красная лужа крови на красном ковре – все это создает невероятную напряженность колорита.

Завершенную картину Репин показал на выставке в петербургском доме князя Юсупова на Невском проспекте. Успех был просто ошеломляющий. «Как написано, Боже, как написано! – восторгался репинским полотном И. Крамской. – В самом деле, вообразите – тьма крови, а вы о ней и не думаете, и она на вас не действует, потому что в картине есть страшное, шумно выраженное отцовское горе и его громкий крик, а в руках у него сын – сын, которого он убил!»

Такие восторженные чувства картина вызвала не у всех. В первые дни выставки начались разговоры о запрете ее экспонирования. Правда, административных мер Репину в Петербурге удалось избежать, но они настигли его в Москве. В апреле 1885 года по представлению обер-прокурора Синода К. П. Победоносцева картина была снята с выставки. Купивший полотно П. М. Третьяков получил предписание хранить его в недоступном для посетителей месте. Однако уже через три месяца по ходатайству художника А. П. Боголюбова, близкого ко двору, запрет был снят. Понятно, что столь серьезные меры были неслучайны – и друзья и недруги Репина сознавали, сколь злободневна идея картины. «Тут, – писал Репину Лев Толстой 1 апреля 1885 года, – что-то бодрое, сильное, смелое и попавшее в цель».

А К. П. Победоносцев говорил царю: «Картина просто отвратительна. И к чему тут Иоанн Грозный? Кроме тенденции известного рода не приберешь другого мотива».

Спустя почти 30 лет картина «Иван Грозный и сын его Иван» пережила еще одно испытание. В январе 1913 года Третьяковскую галерею посетил иконописец из старообрядцев Абрам Балашов. Постояв недолго около суриковской «Боярыни Морозовой», он внезапно метнулся к картине Репина и с криком «Довольно крови!» нанес полотну три удара ножом, заранее припрятанным за голенищем сапога. Удары пришлись по лицам Ивана Грозного и царевича Ивана.

Восстанавливал картину сам Репин, который специально для этого приехал из Куоккалы, где тогда жил. Художник заново написал голову царя в манере, свойственной ему к 1913 году. Кусок новой репинской живописи заплатой лег на старую картину. Через несколько часов Игорь Грабарь, возглавлявший Третьяковскую галерею, насухо стер положенные Репиным краски, «заправил», как выражаются специалисты, потерянные места акварелью и покрыл их лаком. Спустя несколько месяцев Репин вновь оказался в Третьяковской галерее, долго стоял перед своей картиной, но так ничего и не заметил, а может, сделал вид, что не заметил.