Федор Шмит - Избранное. Искусство - Проблемы теории и истории

Музей есть общественное учреждение, в котором посетителям показываются те или другие предметы. Содержание музея не только требует систематических затрат на научный и технический персонал, на помещение, на уход за вещами и т. д.; оно, кроме того, иммобилизует ценности, которые не могут, ставши экспонатами, быть ни использованы по своему непосредственному назначению (музейным плугом нельзя пахать, музейное ружье нельзя брать на охоту, из музейного кубка нельзя пить), ни обращены в товар для продажи. Самый показ музейных вещей, следовательно, должен представлять такую общественную (просветительную, идеологическую) ценность, которая оправдывала бы связанные с содержанием музея материальные жертвы. Вопрос о существе и размерах этой общественной ценности становится тем более острым, чем значительнее музей, чем больше иммобилизованные в нем имущества, чем дороже обходится его обслуживание. Есть музеи, существование которых стало бесспорным в силу их давности и повсюдности: на Эрмитаж или Русский музей никто не покушается, так как известно, что и сами они основаны десятки лет тому назад, и подобные им музеи имеются везде. Но есть ряд музеев совершенно нового типа, в надобности которых нет еще твердой уверенности и ликвидация которых сулит значительные выгоды, – все дворцы-музеи. Таковы в Ленинграде: Петергофские, Детскосельские, Гатчинский, Павловский, Ораниенбаумские, Елагинский пригородные дворцы… о целом ряде других (Стрельнинском, Ропшинском, Александровском в Петергофе, дворце Палей в Детском и многих менее значительных), равно как о городских (Зимнем, Аничковском, Юсуповском, Шуваловском и т. д.), вопрос больше не ставится, так как они давно распроданы.

В настоящее время Петергофские, Детскосельские, Гатчинский, Павловский, Ораниенбаумские и Елагинский дворцы-музеи находятся в ведении Главнауки Наркомпроса. Многие тысячи жителей Ленинграда ежедневно – и особенно по праздникам – направляются в пригороды, гуляют по паркам и, если дворцы открыты для осмотра, устремляются в них, чтобы, под руководством политпросветских экскурсоводов, пройтись по их залам. В смысле посещаемости дворцы-музеи побили все рекорды. Спрашивается: что делают музейные работники для того, чтобы многотысячные массы посетителей из осмотра дворцов-музеев вынесли максимум политического и всякого иного просвещения? Что сделано для того, чтобы превратить дворцы в общественно нужные подлинные музеи, которые надо поддерживать ценою каких бы то ни было материальных затрат и жертв?

Есть три системы музееведческой работы: консервация, реставрация и экспозиция. Суть их, в применении к дворцам-музеям, следующая.

Консервировать значит: сохранять в неприкосновенности здание и находящиеся в нем вещи в том виде и порядке, в каком мы их после революции приняли от Дворцового ведомства; все, что есть, только то, что есть, так, как есть. Предполагается, значит, что здание и имеющиеся в нем вещи – подлинный документ, всякое изменение которого было бы преступлением против исторической истины. Это предположение является, конечно, чистым недоразумением. О какой подлинности идет речь? Петергофские, Деткосельские и прочие императорские дворцы прожили долгую жизнь, многократно перестраивались, достраивались, переустраивались и т. д.; вещи увозились, заменялись одни другими, чинились, переделывались, добавлялись, перемещались; в конце концов произошла революция, после которой во многих из дворцов в обстановке достоверно произошли сильные изменения. Всякая подлинность, ясно, относится к какому-нибудь определенному хронологическому моменту. Какой же момент имеет первенствующее значение: тот ли, когда данное здание впервые было возведено, когда данное помещение было впервые отделано, когда данная мебель была изготовлена, когда мелкие предметы обихода были впервые внесены? Или какой либо иной – например, момент переустройства, переделки? Или непременно и именно 1917 г.? Почему нужно отдать предпочтение перед всеми прочими тому именно моменту, когда здания и вещи находились в состоянии, определяемом падением Николая II, т. е. в состоянии достоверно не первоначальном, не «подлинном»? Понятно, что мы не должны пренебречь всеми теми указаниями, которые мы можем извлечь из рассказов старых дворцовых служителей, как не должны пренебречь никакими другими источниками, позволяющими восстановить вид памятника в ту или иную эпоху, – записками современников, зарисовками, фотографиями, планами, архивными документами (счетами поставщиков, например, и т. и.), описями. Понятно, прежде всего, что мы тщательно должны зарегистрировать те дворцовые вещи, которые мы нашли на местах, заметить, где именно мы их нашли, принять все меры к их сохранению. Но когда все это сделано, обязанности консерватора кончаются: консервация есть необходимая предпосылка музейной работы, но сама по себе не есть музейная работа; архивист – не историк, дворец-музей – не жилой дворец, и Николай II не вернется с того света, чтобы убедиться, все ли так осталось, как он привык, чтоб было.