Шамма Шахадат - Искусство жизни - Жизнь как предмет эстетического отношения в русской культуре XVI–XX веков

На этом фоне лучше выявляется характер мистификаций и автомистификаций Брюсова, той игры, которую он ведет с чужими именами и со своим собственным. В свете концепции Барта Брюсов – это скриптор avant la lettre ; он отсутствует за своими сигнатурами, будь то сигнатура «Валерий Брюсов» или любая другая. Но, в отличие от автора-постмодерниста, он отсутствует не потому, что «умер», не потому, что, потеряв власть, уступил место языку как таковому (Barthes, 1984, 62). В случае Брюсова отсутствие автора мотивировано тем, что он стал сверхавтором, тем, кто создает авторов и занимает по отношению к ним, своим креатурам, метапозицию превосходства. Являясь автором-демиургом, он, подобно Богу, отсутствует и присутствует одновременно, словно просвечивая сквозь созданных им авторов-персонажей. В качестве субъекта, который обеспечивает возможность поставить подпись, он всегда остается в поле зрения; в этом отношении сигнатура автора сравнима с мистической сигнатурой творца природы. Брюсов скрывается, чтобы явиться.

Для изучения поэтики брюсовских мистификаций понятие сигнатуры кажется целесообразным в двух отношениях: во-первых, оно высвечивает проблему связи между текстом и автором, во-вторых, открывает возможность различения подлинных и поддельных подписей. Сигнатура тесно связана у Брюсова с именем; желая сделать себе имя, он применяет различные формы сигнатуры (фальшивые сигнатуры, верные, напоминающие о себе своим отсутствием). Путаница, которую он устраивает с помощью сигнатур, способствует утверждению и возвышению его имени. Имя же в свою очередь функционирует как замещение его публичного Я : «Валерий Брюсов» подразумевает «поэт Брюсов». Вспоминая в автобиографии о сборниках «Русские символисты», Брюсов и сам подчеркивает значение имени:

Посыпались десятки, а может быть и сотни рецензий, заметок, пародий. И, наконец, их высмеял Вл. Соловьев, тем самым сделавший маленьких начинающих поэтов, и прежде всех меня, известными широким кругам читателей. Имя «Валерий Брюсов» вдруг сделалось популярным – конечно, в писательской среде – и чуть ли не нарицательным ‹…› Если однажды утром я не проснулся «знаменитым», как некогда Байрон, то во всяком случае быстро сделался печальным героем мелких газет и бойких, неразборчивых на темы фельетонистов

Имя сохраняет свое значение для Брюсова и в дальнейшем, когда он выпускает – под настоящим своим именем – первый поэтический сборник «Chefs d’Oeuvre»: «шум около моего имени учетверился» (Там же, 75).

Первый том «Русских символистов» снабжен именем издателя – «В.А. Маслов» [505]. Предисловие носит заглавие «От издателя» и подписано словом «Издатель»; имя собственное, вызывающее, как правило, представления о креативности, гениальности и т. п., заменено указанием на функцию, вопрос об авторстве реальной личности остается открытым [506]. Брюсов скрывает имя «Валерий Брюсов», утверждение которого и является главной целью мистификации; имя должно до поры оставаться тайной. Именно тайна имеет для Брюсова, для его стратегии центральное значение, ибо она дает власть. Само понятие мистификации этимологически восходит к греческому слову mysterion , тайна [507]. Тайна создает принципиально важное для мистификации напряжение между видимым и сущим и обеспечивает власть (Canetti, 1995, 343). Литературная мистификация всегда окружает авторство тайной; когда известно, что перед нами мистификация, в тайне держится лицо, за нею стоящее (таков случай Козьмы Пруткова), когда тайным является сам факт мистификации, то мистификатор делает вид, как будто бы фиктивный автор реален – в этом случае мистификация граничит с подделкой [508]. Мистификации Брюсова не относятся ни к тому, ни к другому типу, они представляют третий вариант: Брюсов и не раскрывает мистификацию, и не пытается ее скрыть, а, играя на таинственности своих фантасмагорических авторов, окружает мистификацию атмосферой неопределенности. Ему важно, чтобы читатель пребывал в состоянии неуверенности – какой текст кому принадлежит, какой является подлинником, а какой подделкой, какой претендует на оригинальность, а какой представляет собой имитацию, – и он добивается этого, когда в «Русских символистах» смешивает свои и чужие тексты, публикуя собственные под чужими именами и сопровождая их чужими биографиями. Тем самым он приобретает власть над своим окружением, которая дает знание, недоступное другим и позволяющее ими манипулировать.