Шамма Шахадат - Искусство жизни - Жизнь как предмет эстетического отношения в русской культуре XVI–XX веков

В эпоху рыночных отношений и технической воспроизводимости произведений искусства большинство художников символистского направления стремились спасти авторитет искусства, возрождая романтическую традицию мифотворчества и эстетического переживания жизни, защищая священные права художника и принцип отождествления искусства и жизни. На этом фоне Брюсов резко выделяется как тип литератора-менеджера. По воспоминаниям Ходасевича,

В девяностых годах Брюсов был лидером модернистов. Как поэта многие ставили его ниже Бальмонта, Сологуба, Блока. Но Бальмонт, Сологуб, Блок были гораздо менее литераторами, чем Брюсов. К тому же никого из них не заботил так остро вопрос о занимаемом месте в литературе

Профессия и место в литературе для Брюсова, как полагает Ходасевич, важнее, чем само творчество. Началом его организаторской деятельности явилось трехтомное издание под названием «Русские символисты», где он под чужими именами опубликовал собственные стихотворения, для того чтобы создать впечатление, будто бы в России существует символистское движение.

Мистификация и в дальнейшем остается главной стратегией Брюсова при создании своего авторского образа. Мистификация, авторство и власть сплетаются при этом в один запутанный клубок и служат предпосылкой для создания образа автора, который означает для Брюсова не столько творчество и гениальность, сколько талант организатора и обладание властью. Владислав Ходасевич сравнивает Брюсова с капитаном, управляющим литературным кораблем: «К властвованию, кроме природной склонности, толкало его и сознание ответственности за судьбу судна» (Ходасевич, 1997, 23). Марина Цветаева, давшая своему эссе о Брюсове выразительное название «Герой труда» (1925), называет его «цензором, ментором, диктатором, директором, цербером» (Цветаева, 1953, 228) [475]. Включая в себя элемент неопределенности между фактом и фикцией, обнаруживая тесное родство с тайной и обманом, подлогом и притворством, мистификация изначально связана с властью; она свидетельствует о власти знающего над незнающим, обманщика над обманутым, но также и о власти творца над самим собою, поскольку, заново сочиняя свою биографию, он творит другого себя.

В творчестве Брюсова, как и в его жизнетворчестве, мистификация занимает центральное место, проливая свет на его эстетические взгляды, литературные тексты и поэтику его поведения, его self-fashioning . Притворство, сокрытие, сделанность литературы и литератора – таковы ведущие темы художественных и критических произведений Брюсова. Все они нацелены на утверждение искусственного, что соответствует, с одной стороны, его эстетизму, с другой – деятельности организатора литературы и литературного рынка. В отличие от обычной мистификации, пропагандирующей образ вымышленного автора, как, например, Козьма Прутков или Черубина де Габриак, мистификации Брюсова обнаруживают себя на самых различных уровнях. Брюсов изобретает

– себя как автора (для этого он применяет ряд мистифицирующих практик, таких как литературное самозванство, обман и разоблачение обманов, имен-масок, широкое использование паратекстуального аппарата) [476];

– литературную школу;

– автора-женщину как новое явление литературного рынка.

Если изобретение художником своего Я , работа над своим образом представляют собой традиционную культурную практику, существующую с тех пор, как автор начал восприниматься в качестве индивидуальности и субъекта эстетической деятельности, то создание литературной школы и открытие женского авторства являются новаторством Брюсова в области рыночной стратегии. По сравнению с Брюсовым другие поэты-организаторы, например Мережковский или Вяч. Иванов с их салонами и кружками единомышленников, кажутся поздними наследниками классической традиции, коренящейся в Античности (например, симпозионы Иванова) и в культуре классико-романтической эпохи. Брюсовский вариант первого поэта (Паперно, 1992, 34) [477]представлял собой комбинацию поэтического гения с энергией организатора и мистификатора, напоминающую о Петре Верховенском из «Бесов» Достоевского. Различие лишь в том, что Брюсов выдумывает не политическую, а поэтическую группировку. Что касается третьего открытия Брюсова – открытия женщины в качестве автора поэтических произведений, – то в этом плане особый интерес представляет подчеркнутая, мистифицирующая протекция, которую Брюсов якобы оказывает некой вымышленной поэтессе. Разумеется, женское авторство существовало в русской литературе задолго до Брюсова, но, выступая в качестве литературного менеджера, он впервые отводит женщинам центральное место в литературной жизни и со всей отчетливостью указывает на свою роль в этом процессе.