Владимир Никитин - Рассказы о фотографах и фотографиях

Так как я был самоучкой, то все, что я делал, несло на себе элемент неожиданности. Я открывал для себя тайны фотографии. Мне было непонятно, как получается перевернутое изображение, почему оно бывает резким и нерезким, почему одни снимки со временем желтеют, а другие – нет. Эти и другие элементарные вещи познавались постепенно и несли в себе загадку. А разгадывание загадок не есть ли самое любопытное занятие? Однажды, когда я уже снимал отцовским «ФЭДом» – первым советским узкопленочным аппаратом, на котором была выгравирована надпись: «Сделан в трудовой коммуне им. Ф. Э. Дзержинского», откуда, как оказалось, и пошло его название – «ФЭД», я был поражен, получив на всей пленке небольшую черную точечку в центре кадра. При печати она превращалась в небольшое белое пятнышко. Помню снимок деда, которого я посадил на причальную тумбу в гребном клубе «Спартак» на Каменном острове, и торчащее перед ним пятно. Следующий кадр: идущая по бревну девушка – скульптура в ЦПКиО – и снова белое пятно на этот раз на животе у моей модели. И так все кадры подряд. Целую неделю я бился над этой загадкой. Оказалось, что в шторке затвора была маленькая дырочка, которая засвечивала центральную часть кадра.

Открытием для меня было и ее происхождение. Оказывается, я как-то оставил аппарат с открытым объективом на солнце, и оно прожгло шторку. Но ведь до этого тоже нужно было дойти своим умом!

Потом, уже в художественной школе, фотоаппарат стал для меня одним из средств выражения. То, что я не мог или не успевал нарисовать, успешно делал за меня старенький отремонтированный «ФЭД». Помню, как-то осенью в ЦПКиО я увидел множество железных бочек, составленных в кучу. Их верхние крышки были заполнены водой, в них отражались листва и осеннее небо. Я сделал снимок, скадрировав его так, что в поле зрения попали лишь эти крышки, – геометрия зеркальных эллипсов и отражений в них поразила меня. Это был мой первый опубликованный снимок. Его напечатал журнал «Советское фото» в разделе «Что бы это значило?». И хотя снимок этот, по моему мнению, заслуживал большего признания – напечатан-то он был размером с почтовую марку, – это было толчком для дальнейших поисков формы.

Так уж получилось, что, несмотря на яростные протесты моих родителей, после окончания университета я все-таки стал фотожурналистом, и тогда во главу угла у меня было поставлено событие. Важным оказалось запечатлеть нечто такое, что никто никогда до тебя не снимал. Это было безумное, но интересное время. Сколько было поезжено, перехожено увидено и снято! Сахалин и Кольский полуостров, Украина и Молдавия, Югославия и Болгария, Средняя Азия и острова в Баренцевом море. Но постепенно выяснилось, что не в географии дело и не в каких-то необыкновенных событиях. Интересен везде человек с его проблемами, радостями и печалями. Прежде всего – человек!

У известного французского фотографа Анри Картье-Брессона есть замечательная фотография. На скамеечке сидит одинокая пожилая женщина. Моросит мелкий дождичек, но она вроде бы и не замечает его. На голове у нее какой-то капюшон, надетый поверх шляпы, ноги укутаны клеенкой. Она сидит, по-видимому, долго и удобно. Она привыкла сидеть одна, не общаясь ни с кем, устремив взор свой в никуда. В никуда и в прошлое. Основное ощущение, которое испытываешь, рассматривая эту фотографию, – это ощущение одиночества, которое чувствует пожилой человек. Но это не томительное одиночество белых ночей, когда хочется выйти на улицу и идти, идти… А одиночество осознанное, ставшее твоей судьбой, твоей жизнью. Эта фотография рождает множество ассоциаций, мыслей. Она постоянно волнует тебя.

А всего-то одиноко сидящая женщина! Почему возникает подобный рассказ, как удалось фотографу всколыхнуть все это в нас? Вглядимся еще раз в этот снимок. Четкая красивая композиция: две пересекающиеся диагонали – уходящий ряд пустых стульев и фигура женщины, сидящей на скамейке. Она одна, но ощущение одиночества рождается не оттого, что она одна, нет. Пожалуй, это происходит оттого, что стулья пустые. Их много, и они пустые. А ведь на них могли сидеть люди. Могли, но не сидят. Ушли?

Конечно же, ушли. Ушли ее сверстники, знакомые, близкие. Она осталась одна. Одна, вся в прошлом. И тут только разглядываешь еще один пустой стул, который стоит рядом со скамейкой. Один, отдельно от всех других стульев. И понимаешь, что на нем мог сидеть какой-то особенно близкий этой женщине человек. И от этого грусть становится еще сильнее.

Читать дальше