Огюст Роден - Беседы об искусстве (сборник)

Заводская копоть не чернит небо.

Но на первом плане эти акулы индустрии загромождают, душат пространство непромокаемой завесой, тяжесть которой разрушает перспективу и печалит наш взгляд.

Там, вдали, облака растянулись радостными белыми перьями, образуя тысячи невидимых течений…

Так мысль, достигшая своей зрелости, проливает свет, а корни ее остаются неведомыми.

Облака меняются, как диалоги незакрепощенных свободных умов.

Они отбрасывают тень то тут, то там, как садовник направляет свою лейку то влево, то вправо…

И вдруг эти белые атласные уступы. Поверх – лессировка, заставляющая светиться небесный простор под ними; на поросших кустарником холмах светящаяся глазурь света.

Интересно наблюдать, как облака расходятся или стягиваются, распыляются, собираются. – Таковы и людские судьбы, и любовь.

– Я знаю небо, вот это небо Медона. Дни спокойного света, он наполняет весь горизонт великолепием, которому не дано повторяться.

Прелестный холм окрашивается в бронзовые тона: медная стена в ореоле.

Тотчас облака разрисовывают небо белыми листьями аканта скульптурной чистоты. Теперь это акварель, рисунки китайской тушью.

Этот счастливый край по ту сторону земли, в недосягаемом для любых туч покое.

Польщу ли я этому пейзажу, заявив, что он воскрешает во мне образ Италии?

Но поезд, грохоча по рельсам, грубо вторгается в этот край любви. Видна убегающая черная спина змеи. Он испускает быстроисчезающие клубы белого дыма. Знаки суетного времени. И энергические ценности дня воскресают, как если бы этот шумный эпизод вообще не имел места.

Это Клод Лоррен утра, восхитительно глубокий. И это весна. Я вдыхаю в себя этот восторг весеннего утра. Петух возвещает начало дня, испускается огромный вздох. О чудо! Возлюбленная земля! Пейзаж, исполненный свежести и благодати! В его пропорциях нет ничего непомерного. Вещи не конкурируют по величине с человеком. Но он в этой атмосфере, освобождающей его дух от мелочей, он может мыслить о великом и воплощать его.

Небо полно облаков, которые приближаются, низко стелясь, одни более тяжелые, чем другие, осторожно перемещая вместе со своим объемом свет, производящий изумительные эффекты. Художник, который захочет их воспроизвести, будет «плоским», если не обратит внимания на эти контрасты. И это та самая ошибка, в которую обычно впадают скверные последователи импрессионистов.

Взгляд устремлен вдаль, до самой далекой точки; пейзаж как бы растворяется в воде, и величавая гора Валериен вздымается в этом огромном ирреальном и в то же время существующем пространстве.

Гора Валериен… я хотел бы представить, что это Акрополь в этом сером тоне серебра, характерном для Коро. Ах, Греция! Когда я чувствую на своих губах мед восхищения перед красотой, я тотчас обращаюсь мыслями к ней. Греция! Другое небо пьянит весной! – И эти два оттенка белого там на холме, это мог бы быть Парфенон…

На переднем плане сияние плодового дерева, полного цветов…

Но самое прекрасное в этом пейзаже – это то отстранение, что нисходит на меня; можно сказать, что в эффектах глубины заключена высшая красота.

…Между тем вот чарующий эффект: весь холм и мой дом предстают как на гобелене, они не удаляются. – На переднем плане дерево и прозрачная вязь ветвей; в глубине небо, плоское, молочного оттенка, за исключением смеющихся пятен сирени; разбег пейзажа, выглядящего как громадный гобелен, умещается между этими двумя планами, если не брать во внимание дальние закоулки.

Этот дивный вид между пилястрами и аркадами моего музея, эта глубина растушеванной перспективы. В отдалении Севрский мост; Сена возвращается ко мне. Небо и предметы в глубине серые. Возле меня смелый очерк акации.

Сей вестибюль под высокими аркадами несет отдохновение, куда вибрации, доходящие извне, доносят волнующие эффекты. Эта архитектура сообщает пейзажу полетность, которая подхватывается арками; переливы жизни, красоты пейзажа размещаются в рамке высоких проемов.

Обходя вокруг портика, натыкаешься на взобравшегося на высокий постамент фавна, который протягивает гостю своего младенца. Возле него живая изгородь. Дерево заполняет все небо своими цветущими розовыми ветвями…

Утро. Под аркадой сквозь испарения я вижу, как пробуждается пейзаж. На Сене можно различить лишь очаровательный мост. Весь Сен-Клу погружен в молочный туман. Можно было бы усомниться в его существовании, если бы он не виднелся здесь накануне вечером. Реальными выглядят только кусты сирени, еще не расцветшей. Их светло-желтые листья, кажется, истаивают в нежном потоке света.