Том Маккарти - Тинтин и тайна литературы

Встреча повторяется для Хэддока – буквально – спустя пять томов, когда Кастафиоре появляется в «Деле Лакмуса». Место действия – опять театр. Хэддок, Тинтин и Снежок слушают пение Кастафиоре (на сей раз Снежку заткнули пасть, как когда-то Тинтину в Клоу). Герои вновь забредают за кулисы, и там Хэддока, собственно, впервые представляют Кастафиоре. А точнее, он сам представляется, когда она спрашивает, «как зовут этого рыбака». «Э-э-э.. Ходдок.. э-э-э… Хаддак… Простите, Хэддок», – отвечает он. Язык вновь подводит персонажа. На сей раз Споншу, а не Оттокару, предстоит лишиться власти, сокровищница Спонша, а не Оттокара будет осквернена; «сокровищницу» покинет Лакмус – глухой изобретатель звукового оружия, которое в начале тома раскалывает отражение Хэддока в зеркале (и тот перестает смеяться, да и выглядит уже не красавцем), а также (отголосок метафоры из «Сарразина») бьет вазы Хэддока («Вы что, с женой поссорились?» – спрашивает Серафин Лампион, увидев разбросанные осколки).

Взаимосвязи, мягко говоря, запутанные. Но в центре – некое устрашающее устное высказывание или риск такого высказывания (кстати, французское «шантаж» [chantage] – дословно «пение», chanter – значит «петь»). Со времен «Храма Солнца», когда Хэддок чихнул в заснеженных Андах, мы знаем, что звук опасен – от него рушатся горы. Но вспомним ли мы, что при первом же появлении Кастафиоре («Скипетр короля Оттокара») ее голос позиционировался как оружие? «Хорошо еще, что стекла толстые!» – бормочет Тинтин в автомобиле, когда от вопроса «Это ты ли, Маргарита?» у него чуть не лопаются барабанные перепонки. Позднее, в «Изумруде Кастафиоре» (ниже мы рассмотрим этот том подробнее), когда Кастафиоре объявляет о немедленном отъезде «в Южную Америку, покорять столицы», Хэддок про себя добавляет: «И стирать их с лица земли!» Почему мы раньше не догадались, что оружие из «Дела Лакмуса», стирающее с лица земли целые города, – лишь очередная уловка для отвода глаз? Как-никак, его секретные чертежи все это время пролежали в доме, у всех на виду, совсем как сокровище Красного Ракхама и тайна Короля-Солнца.

После эпизодической роли в «Акулах Красного моря» («Что делать?.. Давай опять уплывем на плоту, ну давай!» – паникует Хэддок, когда их спасают и Кастафиоре приветствует их «от имени Искусства»), а также после выступления по радио в «Тинтине в Тибете» («Неужели человека нигде не могут оставить хоть на минутку в покое?» – риторически вопрошает капитан, услышав ее голос из радиоприемника в палатке шерпов) Кастафиоре выходит на авансцену в шедевре Эрже, названном отчасти в ее честь, – «Изумруд Кастафиоре». В этой книге гениально все, начиная с обложки: Кастафиоре поет перед телекамерами и софитами, Хэддок затыкает уши, а на первом плане Тинтин, глядя в глаза читателю, прижимает палец к губам. Когда сцена, изображенная на обложке, разыгрывается в самой книге, Кастафиоре, исполняя в «Морской галерее» «Арию с жемчугом», заново разыгрывает древнюю драму Хэддока об обольщенной и брошенной матери в зале, посвященном предку капитана, перед статуей этого самого предка, а точнее, изображающим его первобытным фетишем. Коренные жители острова, с которыми Франсуа подружился после подрыва «Единорога», изобразили его кричащим, с широко разинутым ртом, хотя статуя, разумеется, безмолвна. Несмотря на свое молчание, статуя все равно изрекает весть, которую предок не сумел донести до слушателей, изрекает громко и четко, во всеуслышание. Каждый раз, когда Кастафиоре прерывают (сосчитайте: всего три раза), она просто начинает сначала. Как прекрасно известно Фрейду, все, что вытеснено в подсознание, повторяется. В разговоре с родителями цыганочки Хэддок утаивает, что Мярка укусила его за руку. Поэтому эпизод повторяется: Хэддока дважды клюет попугай, и один раз, для верности, кусает пчела. В «Изумруде Кастафиоре» повторы обсессивны. Вся книга держится на действиях, которые повторяются, словно в закольцованном фильме: падения с лестницы, телефонные звонки каменщику, гаммы, гаммы, снова гаммы. Сюжет движется с регулярностью механизма – настолько, что иногда персонажа может «подменить» включенная магнитофонная кассета, чтобы он сделал передышку, отлучился за кулисы. Все это делается в открытую: «О БОЖЕ! МОИ ДРАГОЦЕННОСТИ», «Она в своем репертуаре!.. Опять потеряла свои побрякушки». «УБИВАЮТ!» «Слышите?» «Да, да… не волнуйтесь, она их сейчас сама отыщет». «МОЙ ИЗУМРУД!» «БРЯК!» «Опять кто-то оступился на той ступеньке». Те, у кого есть чутье к ритму сюжета, могут настроиться на него и, дождавшись «слепого пятна», обделывать свои делишки: так поступают аккомпаниатор Вагнер, фоторепортер, сорока…