Виктор Киркевич - Киев для романтиков

Городской театр.

Фотооткрытка 1910-х годов

Теперь о событии, сыгравшем громадную роль в нашей истории. Вечером 1 сентября 1911 г. в Киевском городском театре был назначен парадный спектакль «Сказка о царе Салтане». Усиленные наряды полиции на улицах, тщательная охрана входов театра, предварительный осмотр его подвальных помещений, проверка билетов полицейскими чинами, казалось, исключали всякие неожиданности. В блиставшем огнями роскошном зале собралось избранное общество – знатные и высокие гости. Не каждый генерал мог добиться билета. Лишь 36 мест партера были отданы в распоряжение генерала Курлова для чинов охраны. Премьер-министр П. А. Столыпин входит в зал вместе с Кассо, Сухомлиновым, Саблером, вскоре появляется и Коковцев.

В 21.00 прибывает Николай ІІ с дочерьми – Ольгой и Татьяной. Рядом с ними наследник болгарского престола князь Борис, великие князья Андрей Владимирович и Сергей Михайлович. Столыпин занимает пятое место в первом ряду у левого прохода, недалеко от императорской ложи. Во время второго антракта, когда зал опустел, стоящий у рампы Петр Аркадьевич беседовал с бароном Фредериксом и Сухомлиновым. Подошедшему попрощаться своему заместителю Коковцеву премьер-министр посетовал на скверное настроение, сказав при этом, что «чувствует себя целый день каким-то издерганным, разбитым» . По воспоминаниям Коковцева, он также на прощание сказал: «Как я вам завидую, что вы едете в Петербург! Возьмите меня с собой…» Через две минуты раздался выстрел, который круто изменил ход истории, привел Российскую империю к мировой бойне, революции, гражданской войне… Дадим слово очевидцу А. Ф. Гирсу: «В театре громко говорили, и выстрел слышали немногие. Когда в зале раздались крики, то все взоры устремились на П. А. Столыпина, и на несколько секунд все смолкло. Петр Аркадьевич как будто не понял, что случилось. Он наклонил голову и посмотрел на свой белый сюртук, который с правой стороны под грудной клеткой уже заливался кровью. Медленными и уверенными движениями он положил на барьер фуражку и перчатки, расстегнул сюртук и, увидев жилет, густо пропитанный кровью, махнул рукой, как будто желая сказать: «Все кончено!» Затем он грузно опустился в кресло и ясно и отчетливо, голосом слышным всем, кто находился недалеко от него, произнес: «Счастлив умереть за царя!» Увидев Государя, вошедшего в ложу и ставшего впереди, он поднял руки и стал делать знаки, чтобы Государь отошел. Но Государь не двигался и продолжал на том месте стоять, и Петр Аркадьевич, на виду у всех, благословил его широким крестом. Преступник, сделав выстрел, бросился назад, руками расчищая себе путь, но при выходе из партера ему загородили проход. Сбежалась не только молодежь, но и старики, и стали его бить шашками, шпагами и кулаками. Из ложи бельэтажа выскочил кто-то и упал возле убийцы. Полковник Спиридович, вышедший во время антракта по службе на улицу и прибежавший в театр, предотвратил едва не прошедший самосуд: он вынул шашку и, объявив, что преступник арестован, заставил всех отойти.

Я все-таки вышел за убийцей в помещение, куда его повели. Он был в изодранном фраке, с оторванным воротничком на крахмальной рубашке, лицо в багрово-синих подтеках, изо рта шла кровь. «Каким образом вы прошли в театр?» – спросил я его. В ответ он вынул из жилетного кармана билет. То было одно из кресел в 18-м ряду. Я взял план театра и против номера кресла нашел надпись: «Отправлено в распоряжение генерала Курлова для чиновников охраны». В это время вошел Кулябко, прибежавший с улицы, где он старался задержать террористку по приметам, сообщенным его осведомителем. Кулябко сразу осунулся, лицо его стало желтым. Хриплым от волнения голосом, с ненавистью глядя на преступника, он произнес: «Это Богров, это он, мерзавец, нас морочил».

Тем временем в поднявшейся суматохе Столыпина подняли на руки, понесли в фойе и уложили на диван недалеко от кассы. Профессор Рейн и Оболонский сделали первую перевязку. Зал наполнился встревоженной публикой, которая в сопровождении оркестра взволнованно спела «Боже, царя храни» и «Спаси, Господи, люди твоя».

Окружившая Столыпина профессура признала рану очень опасной, было решено везти его в клинику Маковского на Малой Владимирской. У подъезда театра стояла карета «скорой помощи», и смертельно бледный премьер уже через двадцать минут был в клинике. Тут, меня, киевлянина, уже не одно десятилетие волнует вопрос. А почему именно в клинику Маковского? Она ведь иного направления – глазная, да и расположена подальше, чем универсальная клиника Университета Св. Владимира. А Анатомический театр, где сейчас Музей медицины еще ближе, каких-то 500 м. К тому же нужно было иметь в виду, что к этим двум, постоянно дежурящим медицинским учреждениям идет ровная без ухабов дорога. А вот к клинике Маковского шла крутая, с булыжным покрытием улица. По воспоминаниям К. Паустовского, ее крыли соломой, чтобы стук колес извозчиков не беспокоил раненого премьера. Не злой ли тут умысел?!