Джейн Хокинг - Быть Хокингом

Помощь все-таки пришла, но из такого незамутненного источника, что, хотя физически мне стало легче, мое чувство вины за неспособность справляться со всем самостоятельно возросло стократно. Роберт в свои девять лет оставил детство позади и начал носить поклажу, поднимать тяжести, кормить и мыть отца и даже водить его в туалет, в то время, когда я занималась другими делами или просто очень сильно уставала. С прагматичной точки зрения Стивена, для его выживания не было разницы в том, чьи руки и ноги он будет использовать вместо своих; Роберт устраивал его больше, чем присутствие в доме чужого человека, медсестры. Меня очень беспокоило то, что детство Роберта – эта неповторимая пора свободы – так резко закончилось.

В конце мая я организовала семейную поездку на одну неделю вместо той, что не состоялась на Пасху, – пять дней отдыха в нашем любимом отеле «Якорь» в Уолберсвике, всего в двух с половиной часах от Кембриджа. Несмотря на все попытки персонала отеля позаботиться обо всех наших нуждах, включая диету, отпуск оказался загублен. У Стивена без конца случались приступы, но предложение принимать пищу в нашем отдельном шале оскорбило его. Вследствие этого каждая трапеза превращалась в испытание моих нервов: конвульсивный сипящий кашель эхом отражался от стен, пугая остальных посетителей ресторана. Стивен впал в депрессивную летаргию и отгородился от нас стеной, заговаривая с нами лишь для того, чтобы высказать свои желания, как в зловещем варианте игры «Саймон говорит…» [126]. Помощь Роберта была необходима снова и снова, когда я находилась на грани срыва – а я доходила до этого состояния часто, поскольку ситуация требовала от меня большего упорства и мужества, чем у меня оставалось в запасе.

Доблестные попытки Стивена сохранять хорошую мину при плохой игре, видимо, вызывали уважение на кафедре, но дома у него всегда было плохое настроение, а его тело становилось все слабее.

Я отчаянно нуждалась в помощи и часто пыталась придумать, откуда она могла бы прийти; нечего и говорить, что мои поиски оказывались бесплодны. Наши друзья были готовы помогать в особенно трудное время, но у всех имелись свои семьи, собственная жизнь. Ни у кого из наших знакомых не оставалось ни сил, ни времени, чтобы так глубоко погрузиться в нашу жизнь и освободить Роберта от преждевременной ноши обязанностей, возложенных на его юные плечи. В своем отчаянии я обратилась к родителям Стивена, поскольку лишь они могли бы что-то сделать. Мои собственные родители отдавали нам массу своего времени и сил на протяжении всего нашего брака и были замечательными бабушкой и дедушкой, но они ничего не могли поделать в данной экстремальной ситуации, где к тому же требовалось медицинское мнение, да и я не хотела обременять их подобными просьбами. Отец Стивена обещал оказывать нам всевозможную помощь в период эйфории перед нашей свадьбой в 1965 году. Действительно, Фрэнк Хокинг покрасил ванную при первом переезде на Литл-Сент-Мэри; они с Изабель оплатили мое пребывание в роддоме при рождении Роберта, а также визиты домработницы раз в неделю во время его младенчества. Они дали нам крупную сумму денег, которой не хватало для покупки дома, и щедро передали в наше пользование несколько старинных предметов мебели для украшения нашей гостиной. Изабель приезжала заботиться о Стивене, когда родились дети, и готова была сопровождать его в перелетах по всему миру, когда аэрофобия и маленькие дети не давали мне оторваться от земли. Когда мы приезжали с ежегодным визитом в Уэльский коттедж, она и Фрэнк неизменно помогали заботиться о Стивене; при этом она часто усмиряла нетерпение мужа, потому что ему требовалось значительное терпение и самодисциплина для того, чтобы приспособиться к медленным ритуалам ухода за ним. Хотя их собственный дом был вопиющим образом не приспособлен для человека в инвалидном кресле, они с забавной педантичностью выискивали удобные места для наших экскурсий, считая каждую ступеньку и отмечая любое препятствие, могущее затруднить наше передвижение.

Я отчаянно нуждалась в помощи и часто пыталась придумать, откуда она могла бы прийти; нечего и говорить, что мои поиски оказывались бесплодны. Наши друзья были готовы помогать в особенно трудное время, но у всех имелись свои семьи, собственная жизнь.

Тем не менее их приезды в Кембридж были гораздо более формальными, чем посещения моих родителей. Мама и папа проявляли страстную любовь к внукам, знали обо всех нюансах их и нашей жизни, в то время как родители Стивена вели себя скорее как гости, чем как близкие родственники. В последнее время я начала ощущать, что в их отношении к нам появилась отстраненность, как будто та видимость нормальности, которую мы поддерживали для чужих людей, была так убедительна, что от них уже не требовалось никакого участия. По возвращении из Уолберсвика я написала им письмо – крик о помощи, умоляя их использовать свой интеллект и медицинские знания для анализа ситуации и подсказать нам, как справиться с надвигающимися трудностями. Моя клятва Стивену не утратила силу, но, даже обладай я самой сильной волей на свете, мне все равно становилось бы все сложнее исполнять ее, в особенности в условиях неослабевающего напряжения каждый божий день и значительную часть ночи. Тем временем окружающая среда требовала от нас все большего: со времени последней болезни Стивена в Кембридже еще чаще проходили крупные конференции, банкеты, коктейли и приемы. Я была на грани срыва, тем не менее Стивен отвергал любые предложения, связанные с тем, чтобы облегчить напряжение детям – особенно Роберту – и мне. Его постоянное отрицание нашей потребности в помощи было отчуждающей силой, истощающей ту эмпатию, с которой я переживала все обезоруживающие этапы его заболевания. В ответ на мое письмо Фрэнк Хокинг пообещал посоветоваться с доктором Стивена о медицинских аспектах нашего случая; что касается других аспектов, то он писал, что благоприятная возможность обсудить их более подробно представится во время нашего визита в Лландого во время летних каникул.