Джейн Хокинг - Быть Хокингом

Стивен обожал возвращаться в Оксфорд. Он держал карту города в своей голове и с оттенком гордости прокладывал мне дорогу до любого места назначения, перебирая в уме улочки и подворотни с впечатляющей легкостью.

Требовалось срочное внесение изменений в меню. Мои планы полетели в мусорную корзину: нужны были блюда без мяса, рыбы, молочных продуктов – кроме того, без клейковины и сахара. Мое испанское дежурное блюдо – гаспачо – придало оттенок изысканности трапезе, состоящей из грибов и лукового ризотто. На самом деле такие блюда приличествовали бы семейному воскресному ужину, а не банкету в честь почетных гостей.

В середине четверти кембриджский десант высадился в Оксфорде, где Деннис Шама занял должность научного сотрудника в Колледже Всех Душ. Роджер Пенроуз был назначен там же профессором математики, и они с Деннисом регулярно организовывали одно-, двухи трехдневные конференции. Пока Стивен и его коллеги проводили семинары, я воспользовалась возможностью лучше познакомиться с музеями и памятниками Оксфорда. За последние несколько лет мы порой по полгода жили в Оксфорде, даже когда дети были совсем маленькими, и я начала ценить очарование этого места, более космополитичного и оживленного, чем его собрат с болотистых земель [128]. Стивен обожал возвращаться в Оксфорд. Он держал карту города в своей голове и с оттенком гордости прокладывал мне дорогу до любого места назначения, перебирая в уме улочки и подворотни с впечатляющей легкостью. Он ностальгически вспоминал ту стену, на которую он когда-то взобрался лишь для того, чтобы упасть в руки полицейского, и мост, где он и его друзья ночью писали слоган «Запретите бомбу», а проходивший мимо полицейский патруль арестовал друзей, оставивших Стивена болтаться в подвесной клетке над рекой. У этой и подобных басен был привкус неправдоподобия, хотя многие фотографии являли следы бурной юности Стивена. Не было сомнений также в том, что он с удовольствием участвовал в «штрафной кружке» – соревновании по употреблению пива в качества штрафа за плохое поведение. Любовь Стивена к таким воспоминаниям была заразительна: они воскрешали соблазнительный образ беззаботного бунтаря, в которого я влюбилась. Конечно же, они относились к дням его гедонистической юности, до появления в его жизни диагноза «мотонейронная болезнь», что хронологически произошло уже в Кембридже.

Сопровождение Стивена на конференциях и путешествиях теперь не было проблемой: находилось много коллег и студентов, ищущих возможность проводить больше времени со знаменитым физиком. Для меня это стало огромным облегчением, так как я до сих пор боялась как самолетов, так и разлуки с детьми. Я пыталась быть для них и отцом, и матерью одновременно и не хотела, чтобы они страдали из-за инвалидности отца, хотя, разумеется, поощряла в них любовь и уважение к нему. Втайне от Стивена я поделилась своим беспокойством со школьной учительницей, тщетно надеясь оградить их от издевательств со стороны сверстников. Во время отсутствия Стивена, как это было в декабре 1976 года при его посещении предрождественской конференции в Бостоне, я могла полностью посвятить себя материнской роли: посетить евангельские инсценировки, балетные постановки, школьные рождественские богослужения и отвести детей на рождественский бал в колледже.

В это же время Алан Лапедес, оказавший нам неоценимую помощь во время кризиса, вернулся домой в Принстон. Я произвела генеральную уборку в его комнате – единственной комнате, предоставленной нам на втором этаже дома, – ожидая нового постоянного гостя, физика Дона Пейджа, с которым мы познакомились в Калифорнии в его бытность студентом Кипа Торна. Они с матерью уже приезжали в Кембридж, чтобы оценить обстановку. Их можно было понять: они хотели выяснить, подходят ли им наши условия, и, как я подозревала, оценить мою благонадежность в качестве домовладелицы. Видимо, проверку мы прошли: Дон энергично влился в нашу семью, подобно Тигре из романа А. А. Милна. Он приехал вместе со Стивеном с конференции в Бостоне 18 декабря и вовсю участвовал в наших рождественских мероприятиях.

Я достаточно долго общалась с физиками, чтобы заключить, что они, как правило, являются выходцами из немного странных семей. Семья Дона Пейджа настолько необычна, что его можно было считать исключением даже среди физиков. Рожденный в семье миссионеров-учителей, он вырос почти в полной изоляции в отдаленной части Аляски, где родители заменили ему начальную школу собственными уроками. Затем он учился в христианском колледже в Миссури, где родились его родители, и оттуда поступил в Калтех, где в качестве аспиранта присоединился к исследовательской группе Кипа. Его фундаменталистские верования настолько глубоко укоренились в нем, что очевидное несоответствие между ними и областью его исследований – гравитационной физикой и происхождением Вселенной – казалось парадоксальным людям со стороны, но ничуть не волновало его самого: в его сознании эти две области не пересекались. С одной стороны, он был ярым поборником христианства, носителем абсолютных ценностей, которые до сей поры не приходили в столкновение с реальностью и поэтому были несколько стереотипными; с другой – те самые евангелистские убеждения требовали от него неустанного рвения в научных исследованиях.