Таня Перес - Дитя дорог

Вдруг, я слышу другой голос. Голос высокого офицера перед простым солдатом. Чувствую себя немного лучше.

К моему счастью, когда мы вошли в дом еврейского центра в гетто, первый человек которого я вижу, высокий, хорошо одетый – это был мой дядя Павел.

– Таточка, – кричит мой дядя. – Таточка! Я не верил, что я когда-нибудь увижу тебя живой.

Я утонула в его объятьях. В конце концов мы дома! Вокруг нас собрались евреи из начальства гетто. Пригласили нас в комнату, усадили, и как ни странно, все пили водку!

Все эти прекрасные волнения, к сожалению, продолжались недолго. Когда мы вышли из «комитета» я протянула совершенно натурально свою левую руку дяде, как когда-то когда мы ходили в кино после обеда. Он крепко сжал мою лапу, и меня охватила волна тепла и любви. Я смотрю на мое детство и вижу, как я держу его большую руку, и мы тайно уходили в кино. Это было очень интересно, потому что я смотрела фильмы, которые мне не разрешали, и которые я не понимала. Ни мои родители, ни моя тетя ничего не знали об этих маленьких «преступлениях». У дяди Павла была поговорка, которую я не могу до сих пор забыть:

– Помнить: не задавать вопросов, не разговаривать во время фильма, не рассказывать ни маме, ни папе, ни тете ничего!

– Почему надо скрывать?

– Скажи, пожалуйста, а почему руки моют каждый день, а ноги никогда?

Я всегда хотела ответить ему, что я к своему величайшему стыду мои ноги каждый день, но я знала, что ему не понравится этот ответ. Я выбрала тишину, лучше не задавать вопросов. Сейчас вдруг перед моими глазами прошла эта картина, и я напомнила дяде рассказы нашего кино. В ответ дядя Павел меня обнял, и я увидела в его глазах настоящие слезы.

– Ты это помнишь, моя маленькая букашка?

– Я помню очень много, я все помню. Я помню нашу последнюю картину дома, огонь, конец тети Рули, – мы называли так нашу тетю Рахель. – и не только это я помню.

Мы оба замолчали. Последняя часть дороги прошла в тишине.

Перед тем как мы зашли в дом, где жил дядя Павел, он остановился перед дверью и сказал мне очень тихо, по-русски:

– Таточка, ни одного слова никому, абсолютно никому! У меня есть подруга жизни, ее зовут Софи, может лучше сказать Софика, как говорят по-румынски. Со временем я тебе все объясню. Она говорит только по-румынски. Фактически, она понимает русский, она может сказать тут и там какую-нибудь фразу.

Я окаменела.

Я вынула свою руку из его, и почувствовала, что ужасный холод охватывает меня со всех сторон.

– Как она приклеилась к тебе?

– Она ко мне не приклеилась, она спасла меня от смерти.

– А как? Ты выглядишь совершенно здоровым.

– Сейчас я здоров. По дороге с Днестра до Балты я заболел тифом, а она ухаживала за мной с большой преданностью! Ее мужа убили румыны по дороге.

– Если они румыны, так почему румыны его убили?

– Его беднягу убили, потому что он не был румыном, он был русским. Или он что-то сказал, что им не понравилось.

– Ага, – отвечаю я. – Я понимаю. Ты ей благодарен, но почему ты был должен на ней жениться?

– Нет, я на ней не женился, что я с ума сошел?!

– Сделал хорошо! Но, что, ты не можешь от нее избавиться? Ты наверно не можешь, правда?

– Пока она мне не мешает, она только помогает. Давай зайдем. У-лы-бать-ся!!!

Открывается дверь. За ней стоит маленькая женщина, немного толстенькая. Одета в черное платье. Волосы черные, глаза круглые черные и холодные. Лицо покрыто множеством слоев косметики, по обычаю румын. Она протянула мне руку и на ее лице была улыбка, но ее глаза не улыбались. У меня промелькнула мысль: здесь мне не будет хорошо. Этот румынский ледник не оставляет во мне приятного впечатления!

В этом доме было много комнат. Вход был через большую кухню, которая могла называться и гостиной. Мебель была очень красивая и старинная. Это все производило очень приятное впечатление. Было тепло. Две женщины подошли ко мне, обняли меня и поцеловали. Одна из них была старая. Она выглядела на семьдесят лет, сейчас я не уверенна, что она была настолько стара, я думаю, ей не было семидесяти лет. У меня никогда не было понятия о возрасте, например, в прошлом я думала, что моей бабушке сто лет. По правде, ей было пятьдесят пять, когда она умерла, это я поняла потом. Я стояла перед этими очаровательными женщинами, говорящими на прекрасном русском языке. Ясно было, что они не украинки, а настоящие русские. Они меня захватили и сказали дяде Павлу и его «жене»: – мы займемся ребенком.