Стефан Кларк - Самый французский английский король. Жизнь и приключения Эдуарда VII

Если вы попросите любого французского патриота перечислить самые позорные моменты англо-британских отношений, он, вероятно, начнет с упреков по поводу Жанны д’Арк и Святой Елены, прежде чем процедит сквозь зубы: «Фашода». Странное словечко.

На самом деле так называется дипломатический инцидент, который по-прежнему мучает и бесит французов, и еще больше оттого, что вряд ли кто-то из британцев о нем когда-либо слышал. Даже в подробнейшей биографии Берти ее автор, Кристофер Хибберт, уделил Фашоде всего две с половиной строчки. Между тем Франция воспринимает его как один из самых серьезных дипломатических инцидентов во франко-британской истории. Это как если бы мы пришли на званый обед во французскую семью, оскорбили хозяев, раскритиковали угощение, обстановку, мебель, прошлись по интеллекту их детей – причем, будучи совершенно трезвыми, – а потом начисто забыли обо всем. Словом, в сознании француза Фашода [287]олицетворяет собой все худшее, что есть в les Anglais [288] – не только их высокомерие, но, прежде всего, пренебрежение обидой и болью французов.

Фашодский инцидент (для французов это все-таки был кризис) произошел в Восточной Африке в 1898 году. В масштабе колониальных войн это было (извини, Франция) малозначительное событие, просто выяснение отношений в эпоху, когда кровавые бои шли по всему континенту и конфликт между англичанами и бурами грозил перерасти в войну.

Фашода – название форта на реке Нил в Южном Судане, важного стратегического пункта во французских и британских планах завоевания Африки. Британия стремилась осуществить свою мечту о приобретении целой цепочки колоний от Каира до Кейптауна, связывающей Египет и Южную Африку через восточноафриканские территории, включая Судан. Франция между тем хотела открыть восточнозападный коридор от Сенегала до Джибути, и тоже через Судан. Поэтому французы и отправили три экспедиции, чтобы занять пока еще непокоренную Фашоду, – одна из них спускалась от Браззавиля по реке Конго на западе, две другие шли с востока, через Эфиопию. Браззавильскую экспедицию возглавлял двадцатичетырехлетний майор Жан-Батист Маршан, и в ее составе было 120 сенегальских солдат, десяток французских офицеров и сотни африканских носильщиков. Они шли вверх по реке на арендованном бельгийском пароходе, который небольшая флотилия гребных лодок тянула через болота к Нилу. Когда наконец спустя полтора года они прибыли на место, то обнаружили, что подкрепления не будет: две другие французские экспедиции были остановлены эфиопами. Раздробленные французские силы заняли форт 10 июля 1898 года и переименовали его в Сен-Луи, чтобы всем было ясно, кто в доме хозяин.

Однако они недолго оставались в одиночестве, поскольку шесть недель спустя подоспел генерал Горацио Китченер. Он успешно строил свою военную карьеру, пик которой пришелся на битву при Омдурмане в Судане в том же году, ну а пока ограничился тем, что попросил французов (вежливо) покинуть форт. Французы (так же вежливо) отказались. Желая избежать драчки, которая могла бы спровоцировать войну, двое вояк договорились не спорить и обратились за советом к своим правительствам.

А тем временем в Европе французы взглянули через пролив на британских шовинистов, торжествующих на волне патриотизма после бриллиантового юбилея, и решили, что попахивает колониальной войной. Они укрепились в этой мысли, когда Королевский военно-морской флот затеял довольно бесцеремонные маневры в опасной близости от портов Брест в Бретани и Бизерта во французском Тунисе. И когда министр иностранных дел Франции Теофиль Делькассе спросил у британского посла в Париже, сэра Эдмунда Монсона, не станет ли Фашода «причиной разрыва между нами» [289], то услышал в ответ грубоватое oui [290].

Бедный Жан-Батист Маршан получил от своего правительства приказ покинуть Фашоду и идти на Джибути, позволив отряду Китченера занять форт. Сам Китченер тем временем отправился на север, чтобы сражаться при Омдурмане и завоевывать себе славу национального героя.

La crise de Fachoda [291] реально изменил психику французов. Чтобы сгладить унижение, французское правительство старательно преуменьшало значимость события. Делькассе заявил, что британцы перевозбудились в своих «патриотических чувствах» и что «если бы англичане сказали хоть одно дружеское, примирительное слово, проблема могла быть решена». При этом он, наверное, пожимал плечами, намекая на то, что ажиотаж вызвали заполошные англичане, поднявшие бурю в своей tasse de thé [292]. Французы объявили, что уход отряда из Фашоды был вызван плохим состоянием здоровья: Маршан и его люди были слишком ослаблены и не смогли бы продержаться дольше. Но никто в это не поверил, и Францию захлестнула волна англофобии, которая переросла в настоящее цунами, когда в октябре 1899 года британцы начали войну против буров.