Стефан Кларк: Наблюдая за французами. Скрытые правила поведения

НЕ ПОЙМИТЕ МЕНЯ ПРЕВРАТНО: ФРАНЦИЯ — ПРЕКРАСНАЯ СТРАНА. Это место, где можно жить в свое удовольствие. А жить в удовольствии — одно из моих любимейших занятий. Вернее, это единственное мое занятие.

Однако путь к такой жизни очень часто оказывается столь же канительным, тягостным и в итоге полным разочарований, как и поедание лобстера. Чтобы добраться до мяса, вам приходится пускать в ход щипцы для орехов, молоток, хирургические зонды и лазерный датчик, но тем не менее все пальцы у вас в ранах, а изо рта торчит клешня.

Многим из тех, кто посещает Францию или перебирается туда на постоянное жительство, так и не удается вкусить беззаботного французского бытия, а если и удается, то не в полную меру. Постижение этой страны может споткнуться об общение с унылым официантом или обдиралой-агентом по недвижимости. Чтобы избежать этого, им нужен совет, как проникнуть в мир сплошных удовольствий. Ведь никто не рождается со знанием того, как жить во Франции. Масса французов этого никогда толком и не узнает. Вот почему их прозвали нацией плакс.

Проживание во Франции — это искусство, в котором следует постоянно совершенствоваться. Я провел здесь половину своей сознательной жизни, и я до сих пор учусь.

В настоящей книге собрано все, что мне удалось узнать до сего дня.

Имея дело с французом, надо помнить о том, что некий голос постоянно твердит ему: «Ты француз, следовательно, ты прав».

Даже совершая нечто незаконное, антиобщественное либо очевидную глупость, француз непоколебимо уверен: правда на его стороне.

Разумеется, таковы не только французы. Мы, британцы, считаем, будто своим рождением западная цивилизация обязана исключительно нам. Американцы свято верят в то, что только они живут в по-настоящему свободной стране, единственной на нашей планете. Бельгийцы полагают, будто им принадлежит честь изобретения картофельной стружки, обжаренной в масле. Каждому из нас приходилось думать: вот здесь-то мы уж точно правы. Единственное отличие французов в том, что они не только считают себя правыми, но и убеждены: весь мир только и помышляет о том, чтобы доказать неправоту французской нации. Почему, удивляются они, все желают говорить на английском, а не на le français?[1] Стоит взглянуть на маленькую черточку под буквой «ç» — и все становится понятно. Даже французы затрудняются в написании французских слов. Отчего никто больше не играет в pétanque? Почему кинозритель предпочитает смотреть голливудские блокбастеры, а не французские мелодрамы, в центре которых развод супружеской четы? Ce n’est pas normal![2] Это не нормально!

Из-за таких вот вопросов за французами и закрепилась репутация высокомерных людей. Они просто не уверены в себе. Им надо постоянно что-то доказывать всей остальной вселенной.

Понаблюдайте за парижским водителем, когда он останавливается на красный свет. «Откуда этой крашеной лампе знать, опасно ли сейчас пересечь этот перекресток? — очевидно, приходит ему в голову мысль. — Лично я не вижу никаких препятствий, за исключением нескольких пешеходов, невесть зачем вылезших на дорогу» [3] Впрочем, у парижских водителей имеются и другие резоны не обращать внимания на красный свет. См. восьмую заповедь. . И шофер начинает лавировать между ними, уверенный в том, что достоин только рукоплесканий.

Такова и бóльшая часть французского обслуживающего сектора. Клиент прав — да разве подобное мыслимо? Что ему, клиенту, вообще известно об обслуживании?

И эти примеры можно продолжать до бесконечности.

Один из лучших способов воочию лицезреть присущее всем французам чувство собственной правоты — посетить переполненное почтовое отделение. У тех, кто работает здесь, похоже, еще больше оснований считать себя истиной в последней инстанции, чем у остальной части их соотечественников. Свое врожденное чувство правоты они носят как доспехи, состоящие из двух слоев брони.

Во-первых, они французы.

Во-вторых, они государственные служащие, которых невозможно уволить. Даже если они целыми днями будут бить баклуши или отправлять письма в бумагорезку, самое худшее, что их ожидает, — перевод в какой-нибудь отдаленный форпост французской империи вроде Таити или Кале.