Ответная речь Раймона Пуанкаре была куда более проникновенной и продолжительной. Он дал блестящую оценку Берти-человека, каким его видели французы, которые, après tout [316] , знали его лучше, чем кто-либо. Это было, в сущности, любовное письмо Франции к Берти, посланное ему после смерти. И, как всякое любовное послание, оно многое говорило не только о получателе, но и об авторе.
Описывая памятник, Пуанкаре сказал: «В элегантном и крепком яхтсмене, что стоит на этом пьедестале, вы все узнаете замечательного принца, который под каннским солнцем излучал столько великодушия, остроумия и обаяния. Из всех мест, куда этого неутомимого путешественника приводило его безграничное любопытство, Средиземноморское побережье полюбилось ему больше всего. Каждый из вас будет помнить его благородную простоту, здоровую сметку, остроумное дружелюбие и интуитивную дипломатичность… все это были особенности его гения… Ничто человеческое было ему не чуждо [317]. Он поднимался или опускался до понимания как глубоких, так и пустяковых вопросов. Он чувствовал себя как дома в Каннах, Париже или Лондоне, во дворцах и в домах попроще… Он легко приспосабливался к меняющимся условиям жизни с ее радостями, печалями и земными почестями. На протяжении более чем полувека он исполнял с завидным тактом тонкую роль наследника престола, и эта долгая подготовка к монархии дала ему бесценный опыт деликатности и тактичности… Всякий раз, когда он приезжал во Францию, он проникал глубже [хм!] в изучение нашего общества, нашей морали и наших институтов. Он поддерживал дружеские отношения с нашими писателями, художниками, государственными деятелями и в общении с каждым из них оттачивал искусство обольщения, в котором он достиг вершин мастерства… Когда в возрасте шестидесяти лет он наконец взошел на трон, то превратил все свои накопленные ресурсы благоразумия, мудрости и навыков в блестящие качества политика… Он был хорошо осведомлен о финансовой, военной и морской мощи всех европейских государств и был полон решимости использовать эту информацию, свой опыт и врожденную галантность в деле провидения твердой и надежной политики мира и стабильности. Он не пытался порвать с прошлым. Он не пытался насильно вырвать Англию из ее гордого одиночества. Действуя методично и тонко, он готовил необходимую эволюцию и мягко влиял на свое правительство, с тем чтобы оно изменило британскую позицию. Сэр Эдвард Грей [министр иностранных дел Великобритании] сказал, что визиты короля ко дворам и народам Европы были чрезвычайно важны для Великобритании, потому что… он обладал неповторимым даром убеждения и вдохновения, вселяя в правительства и народы законную уверенность в доброй воле британского народа и его монарха».
Пуанкаре вспомнил подписание «Сердечного согласия» и успешную политику Берти по сохранению мира с Россией и Германией, отметив, что благодаря Берти «европейский баланс сил стал более устойчивым, а мир не таким хрупким». В продолжение своей речи сказал: «Эдуард VII был миролюбивым по натуре, но это был и его сознательный выбор, его политическое видение, и, если он называл Францию лучшим другом Англии, он конечно же не вкладывал в эту дружбу смысл, который мог бы обеспокоить другие державы. И в том же духе Франция продолжает политику согласия после смерти Эдуарда VII… Франция не планирует атаковать или провоцировать кого-либо из своих соседей, но мы знаем, что для того, чтобы самим избежать нападения или провокации, нам необходимо сохранять – как на суше, так и на море – вооруженные силы, способные защитить нашу честь и наши интересы».
Это была трогательная речь – не только плач по утраченному другу и союзнику, но и мольба политика, который надеется на мир, но вынужден готовиться к войне теперь, когда не стало Берти, единственного человека, кто мог бы ее предотвратить.
V
Не всегда можно доверять суждениям французских политиков, но в данном случае Раймон Пуанкаре, кажется, попал в самую точку. Если бы Берти был жив и здоров, когда австрийский эрцгерцог Франц-Фердинанд был убит в Сараеве 28 июня 1914 года, он бы почти наверняка смог «успокоить страсти», как говорят французы.
Берти собрал бы всех вместе – императора Австро-Венгрии Франца-Иосифа, германского кайзера Вильгельма и русского царя Николая – на яхте, на курорте или в Schloss [318] где-нибудь в Центральной Европе, угостил сигарами и заговорил дружелюбно, но твердо об опасности бессмысленной, разрушительной войны.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу