Дэвид Шилдс - Сэлинджер

Роль швейцара Пита, которую исполнял в то время Мэтт, была его первой крупной ролью, и он получал удовольствие от этой роли. «Играть ублюдка – удовольствие, – рассказывал Мэтт. – Я делаю о моем персонаже записи, страница за страницей. Пишу о том, как Пит ведет себя в холодную погоду, и что он ест на завтрак. О таких вещах хорошо думать и писать. Это хорошее развлечение». Подождите, он сказал «писать»? «Ну да, – робко признался Мэтт. – Сейчас я вместе с товарищем-актером пишу сценарий». Но это все, что сказал репортеру Мэтт. А любом случае, его мысли были заняты более насущным делом – первым спектаклем, который должен был состояться 25 октября, когда ему предстояло предстать перед критиками и матерью. «Она придет на открытие, – сказал Мэтт, слегка улыбаясь, – но не думаю, что сюда приедет отец» [534].

Дэвид Шилдс: Затем, 28 декабря 1984 года, в газете Washington Post была опубликована статья «Мэтт Сэлинджер в свете прожекторов». Статья была написана Дэвидом Ремником, который впоследствии сменит Тину Браун на посту редактора журнала New Yorker . Для меня статья была интересна тем, насколько последовательно была в ней разыграна сцена из повести «Фрэнни»: Мэтью продолжает попытки выяснить, является ли он Лейном Кутелем или же создателем Лейна Кутеля. Совсем недалеко от центра внимания находятся Дадли Мур [535]и Дж. Д. Сэлинджер, представляющие противоположности: Мур, бывший студент Оксфорда, ставший сатириком, а потом исполнителем характерных ролей в Голливуде, и отец Мэтью Дж. Д. Сэлинджер, полностью ушедший в свое искусство и засевший в доме на холме в Нью-Гэмпшире. Даже тон Ремника колебался в диапазоне от убаюкивающего до царапающего. В каждом слоге статьи обсуждалась слава, и эта дискуссия шла между Ремником, Муром, Мэтью и его отцом. И все присутствующие, включая пару кутающихся в пальто людей, совершенно сбиты с толку. При каждой попытке отделить себя от отца Мэтью все крепче обнимает его.

Дэвид Ремник: За несколько лет до того, как Сэлинджер перестал публиковать свои произведения и стал отшельником, он настоятельно просил своего друга и редактора New Yorker Уильяма Шона принять посвящение «Фрэнни и Зуи». Просил «почти с такой же настойчивостью, с какой Мэтью Сэлинджер, которому исполнился год, настаивает на том, чтобы человек, завтракающий вместе с ним, ел холодную фасоль лима».

Теперь Мэтью Сэлинджеру было двадцать четыре. Он высок и строен, как его отец, и симпатичен, как его мать Клэр. Мэтью – актер, как и созданный его отцом персонаж Зуи. В мыльной опере «Ночь в студии» он появляется в роли страшно любвеобильного тренера по лакроссу. В фильме «Месть тупиц» он играет человека, крушащего двойные принципы ничтожеств. А теперь он – исполнитель главной роли в поставленной Биллом К. Дэвисом пьесы «Танцы в зоне защиты», первое представление которой состоится 3 января в бродвейском театре «Риц». Он играет звезду футбольной команды колледжа, которого мучают своими требованиями мать, тренер и преподаватель.

«Это – мне, – говорит Мэтт Сэлинджер, приглашая собеседника сесть за стол. – На Бродвее такой шанс выпадает не каждый день недели».

Сэлинджер сидит в бистро в Ист-Сайде в Верхнем Манхэттене. Здесь подают 300 разновидностей омлета. «Я ничего не знаю о славе, – продолжает Мэтт. – Я хочу состояться как актер, и если это будет сопровождаться славой – что ж, тогда слава – неизбежное зло. Но это не то, к чему я стремлюсь».

А за углом, неподалеку от Мэтта Сэлинджера, сидит Дадли Мур. В бистро входит поразительно случайная пара. Вошедшие замечают Мура, начинают неловко снимать свои пальто, делая это чуть медленнее, чем необходимо, так что у них есть время рассмотреть кинозвезду (но вечно глазеть, разумеется, нельзя, можно лишь находиться рядом с центром сложного мирозданья).

Сэлинджер первым замечает эту маленькую драму и говорит: «Слава – это… ну, посмотрите в тот угол, где сидит Дадли Мур. Все на него пялятся. Слава – потеря личной жизни».

Для семьи Сэлинджеров слава – постоянный и надоедливый спутник. Роман «Над пропастью во ржи», опубликованный тридцать четыре года назад, оказался как раз такой сокровенной книгой, которую, по словам Холдена Колфилда, «как дочитаешь… так сразу подумаешь: хорошо, если б этот писатель стал твоим лучшим другом и чтоб с ним можно было поговорить по телефону когда захочется».

Дж. Д. Сэлинджер – последний в мире писатель, с которым можно было бы поговорить по телефону. Размышлять о его чувствах и причинах этих чувств несправедливо, но что-то заставило его прекратить публикацию своих произведений и удалиться от общественности и ее мира.