Дэвид Шилдс - Сэлинджер

Шейн Салерно: В пьесе Джона Гуэра «Шесть степеней отчуждения» главный герой, Пол, много говорит о романе Сэлинджера.

Джон Гуэр: ПОЛ: Учитель, заменяющий штатного преподавателя на Лонг-Айленде, был уволен за драку с учеником. Через несколько недель после этого учитель вернулся в школу, стрелял в того ученика (безуспешно), взял целый класс в заложники, а потом стрелял в себя – успешно. Это последнее предложение мне и запало в душу. Сообщение в Times . Сосед этого учителя описал его как славного парня, который вечно читал «Над пропастью во ржи».

Марк Дэвид Чэпмен.

Этот кретин Чэпмен, застреливший Джона Леннона, сказал, что совершил убийство потому, что хотел привлечь внимание мира к роману «Над пропастью во ржи», и что текст этой книги станет его защитой. А молодой Хинкли, способный молодой человек, стрелявший в Рейгана и его пресс-секретаря, сказал, что если ему необходима защита, то для этого надо прочитать «Над пропастью во ржи». Казалось, пришло время перечитать этот роман.

Я взял экземпляр книги у моей молодой приятельницы, так как хотел посмотреть, что она подчеркнула. И я заново перечитал книгу для того, чтобы выяснить, почему эта трогательная, прекрасная, сентиментальная история, опубликованная в июне 1951 года, превратилась в манифест ненависти. Я начал читать книгу. Я отлично помнил текст. Все – ненастоящие, все – липа. На второй странице читаю: «Мой брат в Голливуде, совсем скурвился». На третьей странице: «Его папаша – трепло несусветное» [539]. Читаю дальше: «Люди никогда ничего не замечают».

Но на странице двадцать третьей у меня волосы дыбом встают. Вспомните, Холден Колфилд, определенно чувствительный юноша, носит красную охотничью шапку. «В моих краях в таких шапках на охоту ходят. В них дичь стреляют.

– Черта с два, – говорю. Прищурил один глаз, как будто целюсь. – В ней людей стреляют, – говорю, – я в ней людей стреляю».

Гм, сказал я. Эта книга готовит людей к более важным событиям их жизни, чем я думал прежде. А на странице восемьдесят девятой читаю: «Мне легче было бы выкинуть человека из окошка или отрубить ему голову топором, чем ударить по лицу. Ненавижу кулачную расправу… Но я ужасно боюсь бить человека по лицу, лица его боюсь…»

Я закончил чтение книги. Это трогательная история, комичная потому, что мальчик хочет совершить многое, но ничего не может сделать. Ненавидит всех надутых пижонов и все ненастоящее – и только лжет другим людям. Хочет всем нравиться – но исходит ненавистью и полностью поглощен самим собой. Другими словами, в книге воспроизведен совершенно точный портрет мальчика-подростка.

А больше всего меня встревожила не столько сама книга, сколько исходящий от книги тончайший, почти неуловимый аромат, суть которого можно выразить словами: это книга, прежде всего, о параличе. Парень не может функционировать, действовать. В финале книги, до того, как он сможет убежать и зажить новой жизнью, начинается ливень, и герой свертывается, сжимается.

Ныне в описании эмоционального и интеллектуального паралича нет ничего неприемлемого. Возможно, благодаря Чехову и Сэмюэлю Беккетту такой паралич стал важной современной темой. Поразительны последние строки пьесы «В ожидании Годо»: «Идем. Да, идем». Но на сцене никакого движения не происходит.

Но аромат, аура, исходящая от этой книги Сэлинджера – а это, пожалуй, то, почему книгу должны прочитать все, кроме молодых людей, – такова: книга отражает смерть воображения, одну из величайших трагедий нашего времени, как кривое зеркало и усиливает эту трагедию, словно работающий с искажениями микрофон [540].

Джеймс Йенгер: Чэпмен окончил школу в 1973 году. На фотографии, сделанной для школьного ежегодника в том году, он выглядит круглолицым юнцом с зачесанными на лоб темными волосами, подстриженными под «битлов». Какое-то время Чэпмен проработал консультантом в Христианской ассоциации молодых людей, где был на хорошем счету. Особенно успешно он работал с молодыми наркоманами. В течение восемнадцати месяцев обучения в местном неполном колледже округа Де Кальб Чэпмен оставался в ассоциации [541].

Тони Адамс: Помню парня, опустившегося на колено, чтобы помочь ребенку. Или с двумя детишками, которые висели у него на шее и следовали за ним повсюду. Никогда не видел человека, который бы так добросовестно относился бы к своей работе и был бы так же близок к детям. Дети всегда называли его капитаном Немо. И он хотел, чтобы его так все называли [542].