Жан-Ив Борьо - Макиавелли

Мечтать о единстве при республиканском строе означает поддаваться иллюзиям: «Хочу я по обыкновению своему высказать несколько соображений насчет того, насколько ошибаются люди, полагающие, что в республике можно достичь единения», – уверяет нас Макиавелли в 1-й главе книги седьмой. «Верно, разумеется, что имеются разногласия, вредящие республике, а имеются и благоприятствующие ее существованию. Вредоносны для нее те, что приводят к возникновению враждующих между собой партий и групп; благоприятны – те, которые без этого обходятся. Поэтому, если основатель республики не может воспрепятствовать появлению в ней раздоров, он обязан во всяком случае не допустить образования партий». Партии и группы образуются различными способами, в зависимости от того, к чему направлены их политические амбиции: можно добиться признания добрыми делами или мудрыми советами, а можно – и здесь мы без труда узнаем программу действий клана Медичи – пользоваться личными отношениями и связями. «Выгоды, которых добиваются отдельные лица для себя и которые воспринимаются как их заслуги, достигаются ими путем поддержки того или другого гражданина, защиты его перед должностными лицами, помощи ему деньгами, предоставления ему незаслуженных почестей или же путем завоевания расположения черни щедрыми даяниями и устройством всевозможных игр». Соперничество между партиями неизбежно, но в нем нет ничего страшного, если партии руководствуются общим благом, а не частной выгодой: «И хотя невозможно помешать разногласиям между гражданами из разных партий, эти разногласия, если они не поддержаны их сторонниками, преследующими свои личные цели, не вредят государству, более того – они ему полезны, ибо для того, чтобы одолеть соперника, надо деяниями своими возвеличить республику, а кроме того, соперники из разных партий еще и следят друг за другом, чтобы ни один не мог нарушить гражданских установлений». Трагедия заключалась в том, что во Флоренции не было честного соперничества: «Во Флоренции несогласия неизменно сопровождались появлением всяческих партий, поэтому они всегда бывали пагубны». Отсюда – постоянное балансирование между тиранией и своеволием: «Государства, особенно плохо устроенные, управляющиеся как республики, часто меняют правительства и порядок правления, что ввергает их не в рабское состояние из свободного, как это обычно полагают, а из рабского в беспорядочное своеволие» (кн. IV, гл. I). У подобных правительств «нет и не может быть никакой прочности», зато всегда много врагов. «Одно не нравится людям благонамеренным, другое не угодно людям просвещенным; одному слишком легко творить зло, другому весьма затруднительно совершать что-либо хорошее: в первом слишком много власти дается гордыне, во втором – неспособности. Так что и то и другое могут упрочиться лишь благодаря мудрости или удачливости какого-либо одного человека, которому всегда грозит опасность быть унесенным смертью или же оказаться обессиленным из-за волнений и усталости».

Доблесть (virtù) – вот качество, которого так не хватало правителям, в том числе Медичи, и даже лучшим из них – Козимо и Лоренцо. Действительно, взгляд Макиавелли на недавнюю историю Флоренции отличается нескрываемым пессимизмом; в его критике продажности сильных мира сего нам отчетливо слышны интонации Савонаролы. Соблюдая в своей роли полуофициального историографа все каноны жанра хроники, Макиавелли не особенно стремится сообщить читателю нечто принципиально новое об описываемых исторических событиях. Он преследует совсем иную цель: выходя за рамки концепции, которой читатель вправе ожидать от писателя-«гуманиста», он полностью – и, возможно, это и есть самое главное – отказывается от принципа «восхваления» и описывает историю своего города без прикрас, показывая, как его общество разрывается между двумя равно отрицательными полюсами – тиранией и своеволием – в ожидании правителя, способного не преодолеть гражданский раскол, что невозможно, но направить его в нужном направлении путем создания новых свобод. Только тогда история Флоренции обретет связность, а город – славу.

Пока Макиавелли работал над «Историей», дипломатическая жизнь шла во Флоренции своим ходом, и в мае 1521 г. властям снова понадобились его таланты переговорщика. Повод был малозначительным: секретарь Совета восьми, сменившего Совет десяти, бывший советник Лоренцо Великолепного Никколо Микелоцци поручил ему съездить в Карпи – небольшой городок в Эмилии-Романье, расположенный в 20 километрах от Модены. Именно там собирался генеральный капитул ордена францисканцев (миноритов), и Макиавелли, снабженный соответствующими папскими бреве, должен был обсудить с ними вопрос отделения флорентийских монастырей и назначения проповедника во Флоренцию. По пути туда и обратно Макиавелли останавливался в Модене у папского наместника аристократа Франческо Гвиччардини, с которым в последние годы своей жизни сдружился. По всей видимости, их знакомство состоялось еще раньше: в те времена, когда Макиавелли в должности секретаря Совета десяти занимался внешней политикой Флоренции, Гвиччардини был посланником в Испании. После падения республики ему удалось гораздо успешнее устроить свою судьбу и получить в Риме высокую должность. Несмотря на принадлежность к разным кругам общества, Гвиччардини и Макиавелли были связаны взаимной симпатией и общими интересами: оба разделяли взгляд на важнейшую роль государства, оба увлекались историей и были убеждены, что правильное понимание событий прошлого помогает не совершать политических ошибок в настоящем. Вот что писал об этом Гвиччардини: