Жан-Ив Борьо - Макиавелли

Макиавелли прекрасно знал труды своих древних предшественников; как мы уже упоминали, он уже в ранней юности внимательно изучил исторические труды Тита Ливия. Поэтому он старательно следует их заветам: подробно описывает битвы и сражения, не забывая о занимательности повествования. В пассаже, посвященном поражению флорентийского войска при Дзагонаре в 1424 г., читаем: «Однако же в этом разгроме, весть о котором распространилась по всей Италии, погибли только Лодовико Обицци с двумя сородичами, каковые упали со своих коней и захлебнулись грязью»; в описании битвы при Ангьяри [90]находим строки: «При столь полном разгроме, при том что сражение продолжалось четыре часа, погиб всего один человек и даже не от раны или какого-либо мощного удара, а оттого, что свалился с коня и испустил дух под ногами сражающихся» (кн. V, гл. XXXIII). Из последнего примера Макиавелли, впрочем, делает вывод, мало согласующийся с героической моралью своей эпохи: «Люди воевали тогда довольно безопасно: бились они верхом, одетые в прочные доспехи, предохранявшие от смертельного удара. Если они сдавались, то не для того, чтобы спасти свою жизнь – ведь их защищали латы, – а просто потому, что в данном случае сражаться было уже невозможно». Кроме того, в тексте приводится обращенная к гражданам речь Лоренцо, с которой он выступил после провала заговора Пацци (кн. VIII, гл. X); даны портреты выдающихся деятелей, например Козимо (кн. VII, гл. VI) или того же Лоренцо (кн. VIII, гл. XXXVI). Автор реконструирует речь одного из приоров Синьории, представляющую собой гимн свободе и обращенную к герцогу Афинскому, воплощавшему образ абсолютной тирании: «Вы хотите обратить в рабство город, который всегда жил свободно, ибо власть, которую мы в свое время вручали королям Неаполитанским, означала содружество, а не порабощение. Подумали ли вы о том, что значит для такого города и как мощно звучит в нем только слово «свобода»? Слово, которого сила не одолеет, время не сотрет, никакой дар не уравновесит?» (кн. II, гл. XXXIV). Он приводит также речь «человека из низов» о равенстве бедных и богатых: «Если и мы, и они разденемся догола, то ничем не будем отличаться друг от друга, если вы оденетесь в их одежды, а они в ваши, то мы будем казаться благородными, а они простолюдинами, ибо вся разница – в богатстве и бедности» и его же скептические слова о политике: «Когда виновных слишком много, они остаются безнаказанными: мелкие преступления караются, крупные и важные вознаграждаются. <���…> Не следует пугаться ни раскаяния, ни стыда, ибо победителей, какими бы способами они ни победили, никогда не судят». Особого внимания удостоены речи, произносимые выдающимися личностями на смертном одре, например завет, данный сыновьям умирающим Джованни Медичи: «Ничто в этот час не утешает меня так, как сознание, что я не только не нанес кому-либо обиды, но по мере сил своих старался делать добро. Призываю вас поступать точно таким же образом. Если вы хотите жить спокойно, то в делах государственных принимайте лишь то участие, на какое дает вам право закон и согласие сограждан».

Что касается истории «международных отношений» Италии с другими государствами до 1494 г., суждение Макиавелли по этому вопросу вызывает некоторую оторопь, поскольку он сводит ее к инициативам «праздных властителей и вооруженных трусов». По его мнению, эта история нужна лишь для того, чтобы лучше разобраться во внутренних делах самой Флоренции, о чем он прямо заявляет в предисловии: «Не имея намерения вторгаться в чужую область, я буду обстоятельно описывать лишь внутренние дела нашего города». Отсюда рваный, лишенный последовательности ритм изложения, в результате чего складывается впечатление, что внешняя политика представляет собой хаотическую череду ничем не связанных между собой событий, проистекающих от алчности правителей тех или иных городов или империй. Напротив, внутренняя жизнь города-государства отличается строгой логичностью, поскольку развивается по своим законам, определяемым распрями. История города – это прежде всего история «гражданских раздоров и внутренних несогласий». По мнению Макиавелли, это благотворное начало, препятствующее застою; он убежден, что бывают «добрые» и, к несчастью Флоренции, «злые» раздоры, приводящие к расколу: «Во Флоренции раздоры возникали сперва среди нобилей, затем между нобилями и пополанами и, наконец, между пополанами и плебсом. И вдобавок очень часто случалось, что даже среди победивших происходил раскол. Раздоры же эти приводили к таким убийствам, изгнаниям, гибели целых семейств, каких не знавал ни один известный в истории город».