Пол Фишер - Кинокомпания Ким Чен Ир представляет

Допросчики вернулись.

– Куда вы собирались? – спросил заместитель директора.

– В Китай.

Оба ушли, вошли охранники. Затем опять вернулись допросчики:

– Как вы планировали туда добраться?

– На товарняке.

– На товарняке? – переспросил толстяк, будто в жизни не слыхал такого слова.

– Да. На товарняке.

И они снова ушли. Так оно и продолжалось – Син со счета сбился, сколько раз они уходили и приходили. В итоге он рассказал им всё. Он до смерти вымотался – усталость накрыла его целиком, точно плотное белое одеяло, отключив ему все чувства. Его вывели наружу и, заморгав на солнце, Син сообразил, что оказался в Пхеньяне. В переднем дворе, как обычно, улыбалась статуя великого вождя.

Сина посадили в армейский джип. Машина ехала по городу, Син смотрел в окно. «Унылая, тоскливая картина. Ни души. Улицы мертвы».

Было это 30 декабря 1978 года. Сина везли в тюрьму.

Тюремная система Северной Кореи – ровесница Народно-Демократической Республики. Лагеря разбросаны по всей стране – сколько их всего, неизвестно. Официально режим отрицает их существование, но многие ясно видны на «Гугл Картах». В лагерях содержатся около 220 тысяч заключенных. У любого северокорейца есть знакомый – член семьи, друг, коллега, – которого забрали среди ночи, отправили в лагерь и больше никто никогда не видел. Никто о лагерях не говорит, но знают о них все – все поголовно.

Территория крупнейшего известного лагеря, с шахтами и заводами, больше целого Лос-Анджелеса. Граждан могут отправить туда за любой проступок – подлинный, заподозренный или сфабрикованный, – а поскольку законы диктуют коллективную вину, преступление пятнает весь род нарушителя, и три поколения его семьи приговариваются к тяжелому труду или смерти. (Супругов, поскольку они другой крови, иногда щадят, однако вынуждают к разводу, их сонбун понижают, их имущество конфискуют, а их родных, если они служат в армии или учатся в университете, немедленно выгоняют и «отправляют на производство» – то есть работать в шахтах или литейных цехах.) Жизнь в лагерях так жестока, что если человека посадили больше, чем на пару лет, он все равно что казнен. Заключенные работают с утра до ночи и сурово караются, если не выполняют квоты. Кормят их бурдой. Процветает садизм надзирателей.

Поскольку общество расслоено по признаку благонадежности, надзирателями в лагеря нанимают лишь «доверенных» граждан. На практике «доверенный» синонимичен обеспеченной элите. Этих людей учат бесчеловечному обращению с заключенными, внушают им, что зэки – «псы», «скот», вовсе не люди. К тому же их поощряют за предотвращение побегов, поэтому многочисленны истории о том, как надзиратель якобы помогал заключенному бежать, а затем пристреливал его или смотрел, как тот погибает от тока на колючей проволоке, и волок тело назад, чтобы получить премию.

Худшие лагеря, кваллисо (буквально «центры сосредоточения»), – для изменников родины, политзаключенных и всех, кого признали виновным в «антигосударственных» преступлениях (заговоре с целью захвата власти, сотрудничестве с империалистами) или в проступках попроще (читал иностранные газеты, подшучивал над внешностью или интеллектом Ким Ир Сена). Кваллисо Ким Ир Сен создал по образцу советского ГУЛага вскоре после прихода к власти и отправлял туда всех, кто представлял угрозу для режима. Меньше, чем на пожизненное, в кваллисо не попадают; публичные казни там – обычное дело. Что в этих лагерях происходит в действительности, толком неясно – сбежать и рассказать удавалось очень немногим. По словам редких свидетелей, в лагерях, где мужчины и женщины содержатся вместе, запрещен секс, поэтому официально санкционированы аборты и убийство новорожденных. Аборты проводят насильственно – зародышу вкалывают яд, матери попросту режут живот или же дитя душат, едва оно делает первый вдох. За доносы положено вознаграждение, и заключенные сплошь и рядом стучат друг на друга при активном поощрении лагерной администрации. Один бывший зэк стал свидетелем неудавшегося побега: избитый нарушитель лежал на земле, а другим заключенным велели ходить, наступая прямо на него и ломая ему кости, пока он не умер. Другого зэка повесили, а остальным велели бросаться в него камнями, пока он бился в петле. Трупы оставались на виду всю ночь, иногда и по нескольку дней – в назидание.

В некоторых лагерях заключенных приставляют друг к другу попарно – следить и докладывать, если поднадзорный говорит что-нибудь подозрительное, в том числе во сне. На допросах применяют средневековые пытки – избивают палками и камнями, вешают над костром, железными крюками вспарывают тело, ломают, вырывают и отрубают пальцы, руки и ноги. Была пытка под названием «часы»: заключенного ставили на стол, начальник тюрьмы или надзиратель называл время, а заключенный должен был руками показать, как расположены стрелки на циферблате, и стоять так, пока не назовут другое время. Продолжалось это, пока заключенный не падал; поступали так не только с сильными мужчинами, но и с детьми и беременными женщинами. Надзирателям сходят с рук изнасилования. Детей казнят на глазах матерей, жен – на глазах мужей. Те, кого не убивают, нередко гибнут при авариях в шахтах или при заводских пожарах, а если и это их не берет, угасают от голода или болезней, которые никто не лечит: людям не разрешают мыться или переодеваться, их кормят помоями, они спят на холодном полу без матрасов, сбившись в кучу, и болеют все. Если заключенный умрет, его родные на воле не получат оповещения; если заключенного все-таки выпустят, с него возьмут подписку о неразглашении всего, что творится за решеткой. Большинству не сообщают, в каком таком преступлении их признали виновными.