Пол Фишер - Кинокомпания Ким Чен Ир представляет

Уровнем ниже трудовых лагерей для политзаключенных – «лагеря перевоспитания» кёхвасо («центры просвещения»), поменьше, чем кваллисо , и с примерно такими же условиями. Подобных лагерей в стране около двадцати – содержащиеся здесь заключенные, называемые «гнилым» или «подрывным элементом», виновны в политических, уголовных и административных (убийство, поездки без разрешения) или экономических преступлениях (пхеньянский эвфемизм, обозначающий кражи, нелегальное пересечение границы, контрабанду или нелегальную торговлю и частное предпринимательство). В отличие от центров сосредоточения, где заключенные считаются «неисправимыми», в центрах перевоспитания с заключенными каждый день проводят политзанятия, и люди могут смутно надеяться на возвращение в «нормальное» общество. Некоторых держат в камерах, но большинство работает каждый день с семи утра до заката, с перерывами только на ужин и на политзанятие. Официально лагеря перевоспитания считаются не тюрьмами, а центрами реабилитации, и власти заявляют, что заключенные, «измученные угрызениями совести», приходят туда и остаются добровольно.

Здесь пытки тоже норма. Одна женщина, Ли Сун Ок, говорит, что ее допрос по делу о мелком правонарушении начался с того, что ее повалили на пол, накрыли одеялом, а затем двадцать или тридцать мужчин пинали ее, пока она не потеряла сознания. Затем ее допрашивали трое суток подряд и били, едва она закрывала глаза или задремывала. После этого несколько месяцев над ней издевались – запихивали в кирпичную гончарную печь, где она теряла сознание от жары; секли, раздев донага и примотав к стулу; привязывали к скамье и насильно заливали воду в горло; выбивали зубы; совали между пальцами палки и крутили. Однажды, в очередной раз лишившись чувств, она пришла в себя и увидела, что ей поперек живота положили доску, а на доске стоят двое мужчин; после этого Ли не могла подняться две недели. Преступление ее состояло в том, что она отказалась дать крупному сотруднику безопасности лишний отрез ткани (сверх его пайка), из которого чиновник хотел сшить себе пиджак как у Ким Чен Ира. Если б она дала ему ткань сверх положенного, наказание было бы не мягче или даже строже.

Еще один северокореец, директор школы, рассказывал, что в здании школы нашел трупы двух учителей, а когда сообщил об этом в полицию, его арестовали за двойное убийство. Никакого расследования не проводилось. Добиваясь признания, полиция пытала его током, пока у него буквально не расплавились уши и пальцы. Позднее, когда в убийстве признались какие-то воры, бывшего директора, охромевшего и изуродованного, отпустили при условии, что он даст подписку о неразглашении, обязуется никогда никому не рассказывать о том, что с ним было, – а иначе его ждут новый арест и новые пытки.

Бежать буквально некуда. Если покончишь с собой, как поступали многие, в лагерь угодят твои родные, а если они уже в лагере, их казнят или посадят в одиночку – в камеру, где можно только сидеть и торчат шипы, чтобы заключенные не прислонялись к стенам.

В центре сосредоточения было шумно и людно. Сину велели раздеться, одежду забрали, а взамен дали тюремную робу – Син узнал в ней старую китайскую военную форму времен Корейской войны. Когда он переоделся, его бросили в одиночную камеру, где даже не ляжешь толком. Высоко в стене была узенькая щелочка зарешеченного окошка, в другой стене – стальная дверь. Деревянные полы пропитались человеческими нечистотами. Все это походило на склеп.

Ему принесли каменную миску «со смесью зерна и бобов, слегка сдобренных рисом», и алюминиевую ложку без черенка. У двери стояли двое надзирателей.

– Ты обязан соблюдать следующие правила, – прогавкал один. – Первое: пока я не дам команды спать, сидишь прямо, руки на коленях. Смотреть вперед, глаза открыты. Головой не шевелить, руками не шевелить. Все понятно?

Син вяло кивнул. Сунул в рот ложку каши и выплюнул. В каше было полно камней.

– Второе: чтобы воспользоваться уборной, подними руку и попроси разрешения. Третье: на отбой звонит колокол. Когда прозвонил колокол, можно шевелиться. Когда прозвонит колокол, мы зайдем проверить и разрешим лечь. Тогда можно лечь. Все понятно?

– Да.

Син заставил себя доесть. Надзиратели забрали пустую миску и заперли стальную дверь. Солнце опустилось ниже окошка, и Син Сан Ок остался в темноте.

В тюрьме Сина мучили голод, болезни и одиночество. Во время побега он отморозил палец на ноге, и теперь палец воспалился. Сина постоянно трясло от страха, есть хотелось «зверски». Сидя в камере – спина прямая, руки на коленях, – он слышал, как других заключенных избивают за неподчинение или за то, что шевельнулись. Как-то раз он услышал женский крик и так узнал, что это тюрьма для обоих полов. Между надзирателями регулярно вспыхивали драки, обычно из-за того, что один обзывал другого «либералом» или «демократом» – худших оскорблений в тюрьме не было.