Поль Пресьядо - Квартира на Уране - хроники перехода

Я несу вам вести с переправы, что ни Божье царство, ни клоака. Совсем наоборот. Не волнуйтесь и не пугайтесь, я пришел не затем, чтобы рассказать вам о чем-то патологическом. Я буду говорить вовсе не о том, кто такие транссексуалы, как изменить пол или какой момент больше подходит для перехода. Потому что во всем этом не больше правды, чем в луче послеполуденного солнца, озарившем какое-то место планеты и тотчас переменившемся – в зависимости от точки, с которой мы смотрим. Не более правдивым, чем желтый цвет орбиты, описываемой Ураном во время его медленного оборота вокруг Земли. Я не смогу ни описать всего, что происходит с телом, когда принимаешь тестостерон, ни сказать, что он сделает с вашим телом. Потрудитесь сами отмерить необходимые дозы познания – ровно столько, сколько позволит ваша любовь к риску.

Я пришел не за этим. Как говаривала моя названая мать, чилийский писатель Педро Лемебель: «Я не знаю, зачем я пришел, но я здесь». В этой уранической квартире, нависающей над афинскими садами. И я задержусь здесь ненадолго. На распутье. Потому что перекресток – единственное место, которое существует. Здесь нет противоположных берегов. Мы всегда стоим на пересечении дорог. Я кричу вам с этого перекрестка, как чудовище, выучившее человеческий язык.

Мне больше не нужно говорить, подобно Ульрихсу, что я мужская душа, запертая в женском теле. У меня нет ни души, ни тела. У меня есть квартира на Уране, где я, конечно, далек от большинства землян, но не настолько, чтобы вы не смогли заглянуть ко мне в гости. Пусть и только во сне…

Эта книга написана под знаком Урана потому, что речь в ней пойдет о хрониках перехода. Большинство этих текстов были написаны в аэропортах и номерах отелей для французской газеты Libération и других европейских медиа в период с 2013 по начало 2018 года. Когда я начал писать эти колонки, меня еще звали Беатрис. Я имел социальный и юридический статус женщины, хоть и считался диссидентствующей квир-лесбиянкой. Заканчивая эту книгу, я всё еще стою на распутье, хоть и подписываюсь теперь своим новым именем и вооружен новым паспортом, где официально значится, что мой пол теперь – мужской. Я сохранил хронологический порядок, в котором эти колонки были написаны, потому что это также и летопись моего сексуального и гендерного перехода, рассказ о моей переправе. У этих колонок как минимум два автора: такой диссонанс делает видимым разделение автора на множество голосов, совершающих переход – явление, свойственное любому письму, но обычно скрытое за одним авторским именем.

Осмелюсь предположить, что процесс перехода позволяет нам лучше понять те мировые политические трансформации, с которыми мы сталкиваемся. Смена пола и миграция – две практики, которые, ставя под сомнение политическую и правовую архитектуру патриархального колониализма, полового различия и расовой иерархии, семьи и национального государства, вытесняют живое человеческое тело на обочину гражданского общества, даже того, что мы называем человеком. То, что помимо географических, языковых и телесных перемещений характеризует оба эти путешествия – радикальная трансформация не только самого путешественника, но и сообщества людей, которые либо принимают, либо отвергают его. Старый режим (политический, сексуальный, расовый) криминализирует любые практики перехода. Но с каждой новой возможностью перехода перед нами вырисовывается карта нового общества, с новыми формами производства и воспроизводства жизни.

Мой переход начался в 2004 году, когда я впервые решил назначить себе слабые дозы тестостерона. Затем, в течение нескольких лет пребывания в безымянном пространстве между женским и мужским, между мужественностью лесбиянки и женственностью Drag King, я испытал состояние, которое принято называть gender fluid. Изменчивость и текучесть моих сменяющих друг друга воплощений натолкнулась на общественное сопротивление возможности мыслить тело вне рамок половой и гендерной бинарности. Я химичил со своей «флюидностью» подобно алхимику гендера, принимая так называемую пороговую дозу тестостерона – такие дозировки не запускают быстрого формирования в теле «вторичных половых мужских признаков». С этого порога я и начинаю свою хронику.

Как ни парадоксально, я отказался от флюидности, потому что жаждал изменений. Переход стал лабораторией этого превращения. Решение «изменить пол» неминуемо сопровождается тем, что Эдуар Глиссан называл «дрожанием» [ un tremblement ]. Переход – территория неуверенности, неочевидности, странности. Но это не слабость, а скорее мощь. «Мыслить дрожанием, – пишет Глиссан, – это не страх. Это мышление, которое противостоит системе». В 2014 году я начал медико-психиатрический процесс по смене пола в нью-йоркской клинике имени Одри Лорд, одном из немногих медицинских учреждений в мире, которым руководят активисты трансгендерного движения. «Смена пола» – это не прыжок в психоз, как того хотелось бы поборникам старого режима половых различий. Но это и не «простая» медико-правовая процедура, которую можно пройти в подростковом возрасте, чтобы добиться нормализации и полной невидимости, как хотела бы ее представить новая система неолиберального управления половыми различиями. Процесс смены пола в обществе, подчиненном научно-коммерческой аксиоме гендерно-половой бинарности, – где социальные, трудовые, аффективные, экономические, гестационные и прочие пространства разделены по принципу мужского или женского, гетеросексуального или гомосексуального, – предполагает переход границы, которая наряду с расовым различием является, пожалуй, одной из самых жестоких политических границ, придуманных человечеством. Переход – одновременно прыжок через бесконечную вертикальную стену и хождение по тонкой линии, начерченной в воздухе. Если гетеропатриархальный режим полового различия – это научная религия Запада, тогда смена пола – не что иное, как еретический жест. По мере увеличения дозы тестостерона изменения становились более явными: волосы на лице – лишь мелкая деталь по сравнению с тем разрывом в социальном восприятии, который провоцирует изменение голоса. Тестостерон меняет толщину голосовых связок – мышцы, которая, изменяя форму, меняет тон и регистр голоса. Странник гендера ощущает изменение своего голоса как одержимость, как чревовещание, которое требует его отождествления с чужим человеком. Эта мутация – одна из самых прекрасных вещей среди всего, что я когда-либо пережил. Быть трансчеловеком значит жаждать внутренней «креолизации»: признать, что стать собой возможно только благодаря изменению, мутации, скрещиванию. Голос, который тестостерон пробудил в моем горле – не голос мужчины, это голос перехода. Дрожащий во мне голос – это голос границы. «Мы лучше понимаем мир, – пишет Глиссан, – когда дрожим вместе с ним, потому что мир дрожит во всех направлениях».