Джошуа Купер Рамо - Седьмое чувство. Под знаком предсказуемости - как прогнозировать и управлять изменениями в цифровую эпоху

Хуан всегда был человеком спокойным, с легким и непринужденным темпераментом. Одним из примеров середины 1970-х годов, отчетливо его характеризующих, был случай, когда во время полета в США из Парижа в качестве представителя Китая в Организации Объединенных Наций он попал в «засаду» журналиста Вальтера Кронкайта. Хуан проявил расслабленное спокойствие на этой встрече, что хорошо видно в видеорепортаже. Он расслабленно сидел в облаке табачного дыма, а Кронкайт донимал его. Хуан улыбался, предложил сигареты команде журналистов. И, хотя его страна находилась еще в середине пути избавления от нищеты, хаоса и раздробленности в политике, он предстал перед миром спокойным государственным деятелем, а не нервным представителем нестабильной власти.

Хуан практически в совершенстве говорил по-английски и был известен не только способностью жесткой защиты интересов своей страны, но и его уникальным чувством как западной, так и китайской культуры. И различий между ними. «Когда китайцы хотят сделать что-то, мы начинаем с вопроса «Какова природа века?», – он блестал подобными объяснениями. «Представители Запада начинаются с цели. Чего они стремятся достичь?» Китайцы, говорил Хуан, как правило, стремятся рассматривать любую проблему, с которой они сталкиваются, начиная с учета условий и среды вокруг этой проблемы. Контекст имеет такое же значение, как и само решение. Поэтому, даже если вы думаете, что решили конкретную проблему, контекст может продолжать оставаться прежним.

Если стремление государственного деятеля прийти к миру представить как возможность выстроить башню, ставя ровно чайные чашки друг на друга, китайцы прежде хотят знать: ветрено ли? Где были изготовлены чайные чашки? Подходят ли они друг к другу? Западные жители, как правило, склонны к нагромождению чашек. Ближайшая к разрешению проблема всегда была определена однозначно: удалить Саддама Хуссейна. Ударить беспилотниками по террористам. Остановить финансовый кризис. План строился упрощенно: необходимо лишь сбалансировать чайные чашки. Лишь редкий западный государственный деятель мог увидеть, что стол, на котором расставлены чашки, без одной ножки, или почувствовать встречный ветер, сбивающий с ног. Некоторые говорили, что китайский инстинкт изучать окружающую среду глубоко уходит своими корнями в китайскую культуру и письменность. Общество всегда было преимущественно сельскохозяйственным, следовательно, погода должна была быть всегда известной. В Китае текст формируется не из букв, которые выстроены друг за другом, а из символов, иероглифов, которые на самом деле представляют собой маленькие рисунки.

Слово, означающее лошадь, выглядит как лошадь: Ц. Понимание эссе или стихотворения на китайском языке на самом деле означает «видеть всю картину», а не только последовательность букв. Китайская внутренняя и внешняя политика, проводимая такими фигурами, как Хуан Хуа и Су Цинь, начиналась также с вопроса, актуального в течение тысяч лет: какова природа времени?

Внешняя политика 1980-х годов Дэна, которую Хуан сформировал и привел в исполнение, была прекрасным примером того, каким образом расчет, учитывающий контекст, может повлиять на выбор, который делает лидер. Мао, который правил Китаем, прежде чем Дэн пришел к власти, имел стремительный и непростой темперамент. Он был революционером. И возможно, что не удивительно, он считал, что его век был неизбежно связан с революцией. Он подготовил страну соответствующим образом. Китай Мао был изрыт бомбозащитными туннелями, выкопанными для защиты в случае нападения извне. Он спрятал предприятия китайской промышленности в изолированных и удушающих горных укрытиях, чтобы они могли сохранить дееспособность в течение длительной войны. Он реагировал на иностранные идеи и попытки влияния как электрический разряд. Один из его коллег-революционеров, исследующий свою нищую страну после Второй мировой войны и размышляющий о том, как она могла бы защитить себя, ехидно заметил: «Единственное, что у нас есть в большом количестве, так это горы и туннели». Мао использовал их. Китай был известен своей изолированной защищенностью.

Когда в 1977 году пришел к власти Дэн, он иначе прочел характер своего времени. «Нет никакой опасности большой войны. Не бойтесь этого, такого риска не существует», – заверил он группу скептически настроенных китайских функционеров во время беседы в 1983 году. Партийные кадры Китая переживали тяжелые времена, меняя свою маоистскую паранойю уверенностью в том, что Китай мог бы безопасно открыться, развиваться и изменяться. В них было перемешан нервозность секретной политической партии с теми кошмарами страны, в которую вторгались и разоряли девять различных стран, начиная с опиумных войн середины девятнадцатого века. Военный конфликт казался им неизбежным. «Мы привыкли беспокоиться о войне и говорить о ее возможности каждый год, – сказал им Дэн. – Кажется, что беспокойство было преувеличено». Дэн чувствовал, что планета вступает в эру беспрецедентного мира и развития. Ужасные, уничтожающие нацию войны не скоро поразят Китай, думал Дэн. Состояние нации отражало характер эпохи. Его инструментами могли бы быть наука, финансы и торговля. Если китайский народ будет упорно трудиться, обещал он своим недоверчивым слушателям, то они могли бы к 2000 году увеличить свой низкий доход на душу населения в $ 250 до почти невообразимой цели в $ 1000. «Меня не волнует то, белая кошка или черная, – заметил лихо Дэн, – до тех пор, как она ловит мышей». Социализм? Капитализм? Не имеет значения до тех пор, пока он привносит прогресс. Это было мужественное суждение. И, как выяснилось, правильное. Никакие серьезные войны не охватили Китай или мир. Великие державы не спешили оказывать поддержку нищей нации. Развитие было для Китая символом того времени. Дэн направлял людей, подобных Хуан Хуа, чтобы восстановить роль Китая на мировой арене. Он призвал интеллектуалов и экономистов из деревень выстраивать новые капиталистические институты. Он развернул энергию революционных лидеров, таких как Си Чжунсунь (отца будущего президента Китая), к решению задач по реализации новых экономических проектов, которые пренебрегли тем, что предсказывали Маркс да и большинство западных экономистов. В конце концов, черно-белый кот Дэна принес стране в качестве своей добычи доход в $1000 на душу населения почти в точном соответсвие с графиком старика.