Пол Стретерн - Шопенгауэр

Между тем его философский труд «Мир как воля и представление» продолжал обрастать пылью на полках книжных магазинов. Слава упорно обходила Шопенгауэра стороной. И ко всему прочему Гегель по-прежнему собирал полный лекционный зал (при этом соседний оставался пустым). Испробовав прямой способ саботирования своего великого соперника, Шопенгауэр решил применить философскую тактику. Он писал, что гегельянство есть не что иное, как «наглая бессмыслица», а самого автора называл не иначе как «тупым, безграмотным шарлатаном». Увы, его слова все дружно пропускали мимо ушей.

Тем временем Шопенгауэр решил испробовать свои силы в переводах, в частности задумал перевести на немецкий Юма, а Канта – на английский. К сожалению, эти планы так и остались планами, хотя такие переводы наверняка обогатили бы философские круги по обоим берегам Северного моря. Нереализованными остались и планы женитьбы. Судя по всему, Шопенгауэр искренне любил Каролину Медон, однако опасался, что ее социальное положение и рожденный вне брака ребенок бросят тень на его репутацию всемирно известного философа, которым он непременно в один прекрасный день станет.

Кроме того, он, хотя и ошибочно, подозревал у нее туберкулез, который в то время воспринимали примерно так же, как в наши дни воспринимают СПИД. Хороший психиатр наверняка избавил бы Шопенгауэра от его страхов, но, увы, Фрейд появился на научной арене лишь спустя тридцать лет, в свою очередь испытав на себе влияние философии Шопенгауэра – именно она позволила ему разработать метод, при помощи которого он сумел бы излечить ее автора. Но поскольку никого рядом с Шопенгауэром на тот момент не оказалось, он так и продолжал разрываться между своим любящим эго и холодным, надменным супер-эго. Его роман с Каролиной тянулся еще несколько лет, и спустя годы, много позже после их окончательного разрыва, он упомянул ее в своем завещании. Впрочем, в то же время Шопенгауэр недвусмысленно исключил из него любые притязания со стороны некоего юного Карла Людвига Медона. Человек, который утверждал, будто понимает этот мир и может объяснить, что с этим миром не так, не сумел разобраться, что не так с ним самим.

В 1831 г. в Берлине разразилась вспышка холеры, которая унесла его главного соперника, Гегеля. Шопенгауэр спешно бежал из охваченного эпидемией города. Два года спустя в возрасте сорока пяти лет Шопенгауэр обосновался во Франкфурте, где прожил холостяком все последующие двадцать восемь лет, ведя размеренную жизнь подобно своему кумиру Иммануилу Канту. Именно в этот период Шопенгауэр оставил о себе малосимпатичный портрет, закрепившийся в памяти последующих поколений, – мелочный, склочный старикашка из Франкфурта, личность, которую мы одновременно и любим, и ненавидим (если уж подниматься до шопенгауэровского уровня философской оценки характера). У него вошло в привычку носить старомодное платье – хотя и безупречно сшитое, – а также появился пунктик насчет шума. («Я давно придерживаюсь мнения, что количество шума, который человек может спокойно вынести, обратно пропорционально его умственным способностям».)

Вставал Шопенгауэр поздно, выпивал чашку кофе и в течение трех часов читал. Потом немного играл на флейте (Россини, «con amore » [10] ), после чего шел обедать в популярное кафе «Английский двор» на Россмаркте. Во второй половине дня Шопенгауэр удалялся в читальный зал общества «Казино», чтобы ознакомиться со свежим номером Th e Times, который доставляли из Лондона. Затем отправлялся на длительную пешую прогулку. Местным жителям была знакома его фигура, – разговаривая сам с собой, философ бодро шагал вниз по тротуару. При этом его неизменно сопровождал пудель по кличке Атма, что на санскрите значит «душа мира». Как и полагается носителю столь возвышенного имени, песик молча трусил рядом с философом, никак не реагируя на его бормотание, – этакая составная часть картины «философ и его загадка». Вернувшись домой, Шопенгауэр, бывало, зачитывался до глубокой ночи, в то время как мир и его душа (последняя – у его ног) тихо спали.

Круг чтения Шопенгауэра был широк: труды по литературе и философии. После девятнадцати лет «молчаливого возмущения» по поводу отсутствия славы он решился опубликовать свою вторую работу – «О воле в природе». В предисловии к ней есть забавный выпад в адрес Гегеля, который не имеет ничего общего с философией, а сама работа представляет собой не что иное, как дальнейшее развитие мыслей, изложенных в его более раннем великом труде «Мир как воля и представление». Он также выпустил в свет второе издание этой книги, однако и в этот раз ему не удалось сломить «сопротивление унылого мира».