Людвик Ковальский - Дневник бывшего коммуниста. Жизнь в четырех странах мира

Сегодня 28 декабря 1961 года. Мы смонтировали камеру рассеяния на реакторе EL-3 в Сакле. Наш непосредственный руководитель – профессор Неттер; мы знаем его, потому что он был нашим преподавателем по физике нейтронов в Орсэ. Клод ожидает, что его скоро мобилизуют. Мне кажется, он немного стеснительный. За время совместной работы мы с ним подружились. Я надеюсь, что это будет дружба на всю жизнь. Да, это тема моей диссертации, но я не думаю, что из-за этого возникнет проблема. Каждый из нас рассматривает свою работу как важный вклад в науку. Все остальное – вторично. Я уверен в этом. […]

Дьявол против нас. Мы уже три недели здесь, но ожидаемые результаты не осуществились. Подозревая, что причина в предусилителях, мы попросили месье Корбе, который монтировал их, придти и проверить все еще раз. «Ваша электронная система безупречна», – сказал он после проверки всей системы с осциллографом. Но почему наше количество расщепленных частиц в тысячу раз меньше, чем следует? Мы были в отчаянии; существовала большая вероятность, что мы вернемся в Орсэ не доказав, что мы готовы работать с ускорителем.

Единственное логическое заключение, вопреки заверениям, состояло в том, что нейтронный пучок на выходе из отверстия в цементном блоке был не той интенсивности, как утверждалось. А что если это отверстие чем-то заблокировано? Мы решили проверить это. Однажды ночью, когда вокруг никого не было, мы рискнули сделать совершенно запрещенную вещь. Стоя вдали от отверстия, мы использовали грузоподъемный кран, чтобы поднять защитный цементный блок приблизительно на пять минут. Затем мы опустили блок и побежали к нашим приборам. Они зафиксировали тысячи расщепленных частиц, показав при этом двугорбый энергетический спектр.

Когда мы опустили блок, мы поняли, что отверстие в нем не совпадало с отверстием в первом блоке. [Вероятно, оно не было подогнано до этого.] Мы сразу же поправили ошибку. Теперь наша камера работала, как мы ожидали. Все данные, которые были нам необходимы, чтобы показать, что мы готовы к работе с синхроциклотроном, были собраны в следующие два часа. Неттер пришел утром, и мы рассказали ему, что мы сделали. Он сказал, что мы дисквалифицировали себя как ученые. Последствия этого поступка неизбежны. Я пытался спорить с ним, что это была наша последняя надежда – проверить единственную оставшуюся гипотезу. Но он был вне себя. Затем он ушел.

Через несколько часов я позвонил Радвани и рассказал ему о том, что произошло. Он тоже был взбешен, но не в такой степени, как Неттер. Он попросил нас приехать в Орсэ и показать ему результаты. Мне было ясно, что он впечатлен нашим двугорбым спектром. Никаких дисциплинарных действий против нас не было принято. […] [Я подозреваю, что все было улажено между профессорами в частном порядке.]

На следующей неделе я опишу состояние моего докторского проекта на еженедельном семинаре. После представления наших результатов в Сакле я намечу в общих чертах, что мы хотим делать в Орсэ. Я хочу убедить других, что наша камера рассеяния может быть установлена около выхода для протонов из ускорителя. Она может оставаться там постоянно, не мешая другим экспериментам. Естественно, я ничего не скажу о нарушении правил безопасности в Сакле. […]

Вчера (3.3.1962), вернувшись домой, я обнаружил записку от Клода. «Немедленно приходи в лабораторию; сегодня вечером у нас будут протоны». Кто-то оказался не готов, и они спросили нас, хотим ли мы использовать отведенное для них время. К счастью, наша камера рассеяния была готова и ждала возможности быть использованной. Но эта ночь оказалась совсем не плодотворной. Мы сдались в четыре часа утра. […]

Я прочитал о маккартизме в США. Отличается ли это от того, что происходит в Польше? Наши отделы кадров также используются для того, чтобы отстранить нежелательных людей от влиятельных должностей. Вчерашняя речь Кеннеди не отразила, что гонка вооружений закончена. Будут ли мне доверять в Польше? Кто-то сможет сказать, что 6 лет проживания в капиталистической Франции и французская жена – достаточные причины, чтобы отстранить Людвика от секретной информации. […] Я буду только рад, если меня не допустят к секретной работе; я не хочу быть вовлеченным в военные проекты. Но ядерное расщепление – моя специальность, и у меня может не быть выбора. Член партии должен подчиняться партийным приказам. […]