Тадеуш Бреза - Лабиринт

Губы поджаты. Под глазами синие круги. Широким, медленным жестом он указал мне на кресло, после чего тоже неторопливо обошел письменньш стол и сел в напряженной позе. Крепко сплел руки, даже суставы пальцев у него хрустнули. Сплетенные таким способом руки он то опускал на стол, то подносил ко рту, словно брал размах перед разговором со мной. Наконец:

- Должен сообщить вам неприятную новость. Вы больше не сможете пользоваться нашей библиотекой.

Я замер.

- Не смогу? - прошептал я.

- К сожалению.

- Но что случилось? Что произошло?

- Абсолютно ничего! Попросту мы вынуждены отнять у вас пропуск.

- Значит, произошло нечто новое! Наверное, меня в чем-то обвиняют. Но я ни в чем, совершенно ни в чем не могу себя упрекнуть и уверен, что это недоразумение.

Выразительно шевеля губами, словно обращаясь к глухонемому, дон Кореи вежливо сказал:

- Вы приехали из Польши, не правда ли?

- Это было известно с самого начала. Я приехал из Кракова.

Мы даже разговаривали с вами об этом городе. Вы вспоминаете?

- Вы приехали из Польши, не правда ли? - повторил он.

Не я был глух. Глухим был он! По крайней мере он был глух к моим доводам.

- Из страны, которой управляют враги церкви, - продолжал дон Паоло. Значит, по логике вещей гражданин такой страны не может пользоваться гостеприимством библиотеки святой римской церкви. Я огорчен и прошу вас верить, что не только понимаю ваши чувства, но в известной мере их разделяю. Я с радостью вас принял, когда вы пришли ко мне по рекомендации моего друга Кампилли. Мне в самом деле приятно было приветствовать вас здесь. Мы согласились ради вас нарушить наш обычный распорядок. К сожалению, для такого исключения из твердых правил, для такой привилегии нет никаких оснований. Абсолютно, абсолютно никаких!

Все во мне восставало против подобного решения.

- Но что я скажу синьору Камнилли? - воскликнул я. - Он никогда не поверит, что только по этим причинам вы изгоняете меня из библиотеки!

- Поверит! Поверит! А точнее говоря, уже поверил. Я вчера разговаривал с ним.

- Вчера? - удивился я. - В котором часу?

- В кагором? - Теперь он удивился столь обстоятельному допросу. -В двенадцать или в час. Примерно в это время.

- В таком случае все кончено! - вскричал я.

- Почему гак драматично! Вы человек молодой, можете подождать, пока времена изменятся. В тех строгих правилах, о которых я говорил, тоже могут произойти изменения. Ведь это не догматы!

Утешая меня таким манером, он едва заметно кисло улыбался.

А мою голову и сердце сверлила одна мысль: меня отрывают от моих печатей, мешают установить истину или, если угодно, сделать научное открытие, на след которого я напал! Движимый досадой, упрямством, я унизился до просьбы о мелкой, в конце концов, любезности: я попросил, чтобы мне разрешили поработать в библиотеке сегодня до часу.

- Раз я уже здесь, - сказал я.

- Хорошо, - без всякого энтузиазма согласился он и добавил:

Но a propos. Верните, пожалуйста, входной билет в библиотеку, который я вам вьшисал. Для порядка.

Я положил билет на стол. Дон Кореи встал. На прощанье мы оба низко поклонились, причем у нас обоих не было охоты смотреть друг другу в глаза. Не теряя ни минуты, я отправился к работнику, который выдавал мне документы. Он уже был на месте. Но документов не оказалось!

- Как? - возмутился я. - Архив снова ничего для меня не разыскал!

- Да нет же! Для вас разыскали затребованные материалы.

Но я отослал их назад, так как мне сообщили, что вы больше не будете пользоваться нашей библиотекой.

Я молча повернулся.' Побежал в читальню. Взял заметки.

Пиоланти нс было за его столом. Я не стал его искать. Я больше бь1л не в силах кого-то или что-то здесь искать.

XVII

Быстрым шагом я прошел дворы и улочки внутри Ватикана, ведущие к воротам Святой Анны, и вскочил в троллейбус. Мне хотелось как можно скорее очутиться подальше от этих мест.

Близ площади Святого Андреа, и, значит, совсем рядом с дворцом Борромини, у меня была пересадка. Сердце мое сжалось при виде этого отеля, любимого отеля отца, где недавно я пережил минуты надежды и даже твердой уверенности, что все образуется. Я чувствовал, что произошли новые события, нарушившие наши расчеты. Я не подозревал Кампилли в неискренности и вовсе не думал, что он сказал мне неправду. Да, его семья в этом году, наверное, раньше обычного перебралась в Абруццы, а он-в Остию. Но почему он не передал мне своего разговора с Кореи?

Почему не избавил меня от невыносимо неприятной сегодняшней истории? Не объяснил мне ее настоящие причины? Струсил! Без сомнения, струсил! Горечь, досада, бешенство душили меня, когда я въехал на железнодорожный мост неподалеку от улицы Авеццано. Мост дрожал. Поезда гудели. Со всех сторон меня оглушали шум, крик, звучавшая по радио музыка. И я сразу отказался от намерения прогуляться пешком, чтобы успокоить нервы. Перспектива одинокого затворничества в комнате тоже меня не привлекала. Поэтому, наткнувшись в холле "Ванды" на Малинского, я с благодарностью принял его предложение прокатиться за город. Быть в движении, не смотреть все время в одну точку, развлечь себя каким-нибудь разговором-вот в чем я нуждался! Малинский вернулся в свою комнату за собакой, а я со злостью швырнул на кровать ненужные мне больше заметки и лупу. Увидев меня, бульдог заворчал, но в машине он успокоился и уселся у меня на коленях. Машина тронулась.