Чарлз Буковски - Юг без севера (Истории похороненной жизни)

Я снова записался на прием. Мне назначили первую встречу. Я прибыл на полчаса раньше, а туалет работал исправно. Медсестра вытирала пыль в приемной. Она нагибалась и распрямлялась, и сгибалась не до конца, и затем направо, и налево, и поворачивала ко мне свою задницу, и сгибалась опять. Белая форма ежилась и вздергивалась, забиралась выше, поднималась: вот колено в ямочках, вот бедро, вот ляжка, вот все тело. Я сел и открыл номер Лайфа.

Она перестала вытирать пыль и повернула ко мне голову, улыбнулась:

- Вы избавились от перчаток, мистер Чинаски.

- Да.

Вошел доктор: похоже, он был чуточку ближе к смерти. Он кивнул мне, я встал и вошел за ним в кабинет.

Он сел на свою табуретку.

- Чинаски. Как дела?

- Ну, доктор...

- Не ладится с женщинами?

- Разумеется, но...

Он не дал мне закончить. Волос у него стало еще меньше. Пальцы подергивались.

Казалось, он задыхается. Похудел. Отчаявшийся человек.

Его жена с него сдирала шкуру. Они обратились в суд. В суде она дала ему пощечину. Ему это понравилось. И делу помогло. Они разглядели в ней суку. Как бы то ни было, вышло все не слишком паршиво. Она ему кое-что оставила. Конечно, вы знаете, какие у адвокатов гонорары. Сволочи. Видели когда-нибудь адвоката? Почти всегда жирные. Особенно рожи.

- В любом случае, черт, она меня развела. Но чуть-чуть мне осталось. Хотите знать, сколько вот такие ножницы стоят? Посмотрите. Жестяные с винтиком посередине. 18.50. Господи боже мой, а еще нацистов ненавидели. Да что такое быть нацистом по сравнению с этим?

- Не знаю, доктор. Я говорил вам, что я в смятении.

- Пытались обращаться к психоаналитикам?

- Бестолку. Они тупые, никакого воображения. Мне психоаналитики не нужны. Я слышал, они заканчивают тем, что сексуально злоупотребляют своими пациентками.

Мне б хотелось быть психоаналитиком, если б я мог выебать всех женщин; а если не считать этого, их профессия бесполезна.

Мой врач сгорбился на табуретке. Он еще больше пожелтел и поседел. Все его тело корежило. Ему почти пришли кранты. Хотя приятный парень.

- Ну вот, я избавился от своей жены, - сказал он. - Все кончено.

- Прекрасно, - ответил я, - расскажите мне о том, как вы были нацистом.

- Что ж, выбора у нас не было. Нас всех просто загребли. Я был молод. То есть, черт возьми, а что было делать? Зараз ведь можно жить только в одной стране.

Поэтому идешь на войну, и если не сдохнешь, то окажешься в товарном вагоне, и в тебя будут швырять всякое говно...

Я спросил его, трахнул ли он свою славную медсестру. Он деликатно улыбнулся.

Улыбка говорила: да. Затем рассказал мне, что после своего развода он назначил свидание одной пациентке, зная, что неэтично так обращаться с пациентками...

- Да нет, я думаю, все в порядке, доктор.

- Очень интеллигентная женщина. Я женился на ней.

- Та-ак.

- Теперь я счастлив... но...

И он развел руками...

Я рассказал ему о своей боязни очередей. Он прописал мне Либриум.

Затем у меня на заднице появился рассадник прыщей. Я агонизировал. Меня связали кожаными ремнями, эти ребята с тобой могут сделать все, что захотят, дали местный наркоз и перетянули всю задницу. Я повернул голову, посмотрел на своего врача и спросил:

- А если я передумаю?

На меня сверху вниз глядели три физиономии. Его и еще двух. Он будет резать. Она подавать тампоны. Третья - совать в меня иголки.

- Вы не можете передумать, - ответил врач, потер ладони, ухмыльнулся и приступил...

В последний раз я видел его по поводу серы в ушах. Я видел, как шевелятся его губы, пытался понять, но ничего не слышал. По глазам и лицу я определил, что для него снова наступили черные дни, и кивнул в ответ.

Было тепло. У меня немного кружилась голова, и я подумал: ну да, прекрасный он парень, но почему он не выслушает о моих несчастьях, так нечестно, у меня тоже есть проблемы, к тому же я должен ему платить.

В конце концов, мой врач сообразил, что я оглох. Он вытащил что-то похожее на огнетушитель и засунул мне в ухо. Позже показал мне огромные куски серы... дело было в сере, объяснил он. И показал мне их в ведре. Они правда были похожи на пережаренную фасоль.

Я встал со стола, заплатил ему и ушел. Я по-прежнему ни черта не слышал. Мне было в особенности ни плохо, ни хорошо, и я думал, какой недуг, интересно, я принесу ему в следующий раз, что он с ним сделает, что он будет делать со своей 17-летней дочерью, влюбленной в другую женщину и собиравшейся выходить за нее замуж, и мне пришло в голову, что абсолютно все непрерывно страдают, включая тех, кто делает вид, что это не так. Мне показалось, что это нехилое открытие. Я посмотрел на мальчишку-газетчика и подумал, хмммм, хмммм, посмотрел на шедшего за ним и подумал, хмммм, хмммм, хмммммм, а у светофора возле больницы из-за угла вывернула новая черная машина и сбила хорошенькую девчушку в синем мини-платьице, светлые волосы, синие ленты, и она сидела на мостовой на солнцепеке, и алое текло у нее из носа.