Редьярд Киплинг - Ким

Хари-бабу отступил на один или два шага в толпу, скопившуюся у входа в Лакхнауский вокзал... и исчез.

ГЛАВА XI

Дай тому, кто не

знаком

С ремеслом,

Меч швырнув, поймать

его,

Диск метнув, поднять

его,

Кость сломав, лечить

ее,

Кобру взяв, дразнить

ее.

В неумении своем

Он порежется ножом,

Он шагнет в змеиный

ком,

Он вкусит насмешек

яд,

А природный акробат

Подчинит своим

желаньям

Все: пылинку, трость,

орех;

Прикует толпы

вниманье

Иль ее возбудит смех!

"Но человек, который..." и т. д.

"Песня жонглера" Ор. 15

Ким глубоко вздохнул и поздравил себя. Он нащупал никелированный револьвер, лежащий за пазухой его серого халата; амулет висел у него на шее. Чаша для сбора милостыни, четки, ритуальный кинжал (мистер Ларган ничего не забыл) -- все было у него под рукой, и, кроме того, аптечка, ящик с красками и компас, а в истрепанном засунутом за кушак кошельке с узорами из игол дикобраза лежало его месячное жалованье. Даже цари не могли быть богаче его. У торговцаиндуса он купил себе сластей в чашке из листьев и ел их с наслаждением, пока полицейский не согнал его со ступенек лестницы.

За этим последовала внезапная естественная реакция. "Теперь я один... совсем один,-- думал он.-- Во всей Индии нет человека такого одинокого, как я. Если я сегодня умру, кто расскажет об этом... и кому? Если я останусь жив и если бог милосерден, голова моя будет оценена, ибо я Сын Талисмана,-- я, Ким".

Очень немногие белые люди, но многие азиаты способны забраться в своего рода лабиринт, вновь и вновь повторяя про себя свое собственное имя и позволяя уму свободно размышлять о том, что называется индивидуальностью. Когда человек стареет, способность эта обычно исчезает, но пока она сохраняется,-может проявиться в любой момент. "Кто такой Ким... Ким... Ким?"

Он сел на корточки в углу шумной комнаты ожидания, и все посторонние мысли покинули его. Руки его были сложены на коленях, а зрачки сузились и стали не больше булавочного острия. Он чувствовал, что через минуту... через полсекунды... решит сложнейшую загадку, но тут, как это всегда бывает, ум его со стремительностью раненой птицы упал с высот, и, проведя рукой по глазам, Ким покачал головой.

Длинноволосый индуистский байраги (подвижник), только что купивший билет, остановился перед ним в этот самый момент и стал пристально его рассматривать.

-- Я тоже утратил это,-- сказал он печально,-- это одни из Ворот к Пути, но вот уже много лет как они для меня закрыты. -О чем ты говоришь?-- спросил Ким в смущении. -- Ты размышлял в духе тзоем, что такое твоя душа. Тебя захватило внезапно. Я знаю. Кому же знать, как не мне? Куда ты едешь?

-- В Каши (Бенарес).

-- Там богов нет. Я доказал это. Я в пятый раз еду в Праяг (Аллабад) искать дорогу к Просветлению. Какой ты веры?

-- Я тоже Искатель,-- ответил Ким, пользуясь одним из излюбленных слов ламы.-- Хотя,-- он на минуту забыл свое северное одеяние,-- хотя один Аллах знает, чего я ищу.

Старик сунул под мышку свой костыль -- принадлежность каждого байраги -- и сел на кусок рыжей леопардовой шкуры, в то время как Ким встал, заслышав звонок к бенаресскому поезду.

-- Иди с надеждой, братец,-- сказал байраги.-- Долог путь к стопам Единого, но мы все идем туда.

После этого Ким больше не чувствовал себя таким одиноким и, не проехав и двадцати миль в битком набитом вагоне, принялся развлекать спутников и наплел им самых диковинных сказок о магических дарованиях своего учителя и своих собственных.

Бенарес показался ему чрезвычайно грязным городом, но Киму было приятно видеть, с каким почтением люди относились к его одежде. По крайней мере, одна треть населения Бенареса вечно молится той или иной группе божеств, а их много миллионов, и потому они почитают подвижников любого рода. В храм Тиртханкары, расположенный в миле от города, близ Сарнатха, Кима направил случайно повстречавшийся ему пенджабский крестьянин --камбох из местности, лежащей по дороге в Джаландхар; он тщетно молил всех богов своей усадьбы вылечить его маленького сына и теперь пришел в Бенарес сделать последнюю попытку.

-- Ты с Севера?-- спросил он, проталкиваясь через толпу по узким зловонным улицам почти так же, как это делал бы его любимый бык в родной деревне.

-- Да, я знаю Пенджаб. Мать моя была пахарин, но отец из-под Амритсара... из Джандиалы,-- ответил Ким, оттачивая свой подвижный язык для будущих встреч на Дороге.

-- Джандиала... это в Джаландхаре? Охо! Так мы вроде как земляки.-- Он нежно кивнул плачущему ребенку, которого нес на руках.-- Кому ты служишь?