Редьярд Киплинг - Ким

-- Шабаш! Шабаш! Ну, малыш, здорово! Что скажет на это целитель бирюзы? А теперь рассказывай дальше, ничего не упуская.

И Ким стал обстоятельно рассказывать о своих похождениях. кашляя, когда крепкий табак попадал ему в легкие.

-- Я говорил,-- проворчал себе под нос Махбуб Али,-- я говорил, что пони вырвался поиграть в поле. Плод уже созрел, остается только выучиться определять расстояния, узнать меру своих шагов, уметь обращаться с мерными рейками и компасами. Теперь слушай. Я отвел хлыст полковника от тебя, а это немалая услуга.

-- Верно!-- Ким безмятежно выпускал дым изо рта.-- Все это верно.

-- Но не следует думать, что хорошо гак бегать взад и вперед.

-- Это мои каникулы, хаджи. Много недель я был рабом. Так почему бы мне и не удрать, если школа закрылась? К тому же прими во внимание, что, живя у своих друзей или зарабатывая свой хлеб, как это было, когда я служил у сикха, я избавил полковника-сахиба от больших расходов.

Губы Махбуба скривились под хорошо подстриженными мусульманскими усами.

-- Что такое несколько рупий,-- патхан небрежно махнул разжатой ладонью,-- для полковника-сахиба? Он тратил их с определенной целью, а вовсе не из любви к тебе.

-- Об этом,-- медленно произнес Ким,-- я знал давным-давно.

-- Кто сказал тебе?

-- Сам полковник-сахиб. Не во многих словах, но достаточно понятно для тех, у кого голова не глиняная. Да, он сказал мне это в поезде, когда мы ехали в Лакхнау.

-- Пусть так. Тогда я больше скажу тебе, Друг Всего Мира, хотя, говоря об этом, я рискую головой.

-- Твоя голова была в моей власти,-- сказал Ким с глубоким удовлетворением,-- еще в Амбале, когда меня побил мальчишкабарабанщик и ты посадил меня к себе на коня.

-- Говори яснее. Пусть весь мир лжет, кроме тебя и меня. Ибо твоя жизнь также в моей власти. Вздумай я здесь только пальцем шевельнуть...

-- И это известно мне,-- сказал Ким, поправляя горящий уголек в наполненной табаком чашечке хукки.-- В этом крепкая связь между нами. По правде говоря, твоя власть больше моей, ибо кто станет искать мальчика, забитого до смерти или брошенного в придорожный колодец! С другой стороны, множество людей и здесь, и в Симле, и за Горами спросят: "Что случилось с Махбубом Али?" если его найдут мертвым среди его коней. Полковник-сахиб тоже обязательно будет наводить справки. Но опять-таки,-- Ким сделал лукавую гримасу,-- он не станет дознаваться слишком долго, не то люди скажут: "Какое полковнику-сахибу дело до этого барышника?" Но я, останься я в живых...

- Но ты обязательно умер бы...

- Возможно, но, повторяю, останься я в живых, один я знал бы, что кто-то пришел ночью, быть может под видом обыкновенного вора, в каморку Махбуба Али в караван-сарае и там убил его, до или после того, как тщательно обшарил его седельные сумы и заглянул в подошвы его туфель. Можно ли сообщить такую новость полковнику или он скажет мне (я не забыл, как он послал меня за портсигаром, которого нигде не оставлял): "Что мне за дело до Махбуба Али?".

Густое облако дыма поднялось вверх. Наступило продолжительное молчание; потом Махбуб Али заговорил с восхищением:

-- И с такими мыслями в голове ты ложишься спать и встаешь среди всех этих сахибовских сынков в мадрасе и кротко обучаешься у своих учителей?

-- На то есть приказ,-- мягко ответил Ким.-- Кто я такой, чтобы оспаривать приказ?

-- Ты настоящий сын Иблиса,-- промолвил Махбуб Али.-- Но что это за история с вором и обыском?

-- Я был ее свидетелем,-- сказал Ким,-- в ту ночь, когда мы с моим ламой лежали рядом с твоей каморкой в Кашмирском караван-сарае. Дверь была не заперта, что, как мне кажется, у тебя не в обычае, Махбуб. Вошел человек, уверенный, что ты вернешься не скоро. Я приложил глаз к дырке от сучка в доске. Он, казалось, искал чтото, не циновку, не стремена, не уздечку, не медную посуду, а чтото маленькое и хорошо припрятанное. Иначе к чему бы ему поддевать лезвием ножа подошвы твоих туфель?

-- Ха!-- Махбуб Али улыбнулся мягкой улыбкой.-- И видя все это, какую же сказку сочинил ты себе, Источник Правды?

-- Никакой. Я положил руку на амулет, который всегда висит у меня на груди, и, вспомнив о родословной одного белого жеребца, которую извлек из куска мусульманской лепешки, ушел в Амбалу, понимая, что мне дали важное поручение. В тот час, пожелай я только, не уцелеть бы твоей голове. Стоило мне сказать тому человеку: "Вот у меня бумага насчет какой-то лошади, я не могу прочесть ее!" и тогда?-- Ким исподлобья взглянул на Махбуба.

-- После этого ты успел бы только два раза выпить воды, ну, может быть, три раза. Не думаю, чтобы больше трех,-- просто ответил Махбуб.