Ежи Косинский: Садовник

- О?Флаэрти высказал умную мысль. Очень умную. Сэдовник... хм... в этом что-то есть...

Вошел официант с подносом горячего кофе, и дискуссия продолжилась.

Шанс пробивался к выходу через плотную толпу танцующих. В глазах у него до сих пор рябило от ярких люстр в зале, подносов с закусками в буфете, огромных букетов живых цветов, разноцветных бутылок и искрящихся хрустальных бокалов на столах. Он заметил где-то в толпе Йе-Йе, которую прижимал к себе высокий генерал, увешанный орденами. Фотографы обступили его со всех сторон, слепя вспышками, но Шанс прошел сквозь них, будто сквозь дым. Все вокруг было ненастоящим, совсем не таким, как в саду.

И сам себе Шанс казался ненастоящим, каким-то другим, незнакомым Шэнси Сэдовником, колеблющимся, как отражение в луже, по которой прохожий ударил тростью.

Шанс пересек наконец зал, подгоняемый потоком холодного воздуха из открытого окна, и толкнул тяжелую стеклянную дверь. Снаружи был сад. На гибких ветвях показались свежие ростки, тугие бутоны налились соками. Сад был спокоен - казалось, что он заснул. Ночные облака пролетали в небе комками ваты и стирали пыль с лунного диска. Шелестела листва, и капли дождевой воды срывались с ветвей на землю. Ветер играл мокрой листвой и умирал в ней. В голове у Шанса было пусто, а на сердце - легко.

От переводчика

Человек удивительной судьбы - на редкость избитое словосочетание, просто штамп. Но о Ежи Косинском иначе и не скажешь. Менять страну и язык в век, когда в обиход ввели такие понятия, как "мировая война", "геноцид", "тоталитаризм", доводилось многим, слишком многим. В этом смысле Косинский, родившийся в Польше, но ставший признанным американским писателем, не столь уж и исключителен. Но если обратиться к подробностям его жизненного пути, то вспомнится, скорее, век XV: так напоминает это причудливое повествование с неожиданными поворотами и внезапными вмешательствами Провидения сюжет плутовского романа. А если взглянуть еще глубже - то и странствия хитроумного Одиссея.

Мальчик из Лодзи, онемевший в детстве и внезапно вновь обретший дар речи, молодой социолог под колпаком у госбезопасности, работающий лыжным инструктором, белый шофер у черного босса в Гарлеме, в одночасье превратившийся в мужа миллиардерши, человек, чудом уходивший не раз из-под носа у смерти для того, чтобы прийти к ней наконец по собственной воле, - все это Косинский. Свою автобиографию он так и не написал, хотя именно ее, казалось, было бы написать намного проще, чем любой роман.

"Being There" - так называется в оригинале представленная читателю повесть Косинского. Буквальный перевод ("Будучи там") не передает всех смыслов этой идиомы - ведь это еще и характеристика человека, у которого, выражаясь по-русски, "не все дома". Поэтому название пришлось изменить - с неизбежными потерями для авторского замысла.

Многие из читателей, возможно, видели поставленный по повести блестящий одноименный фильм Хола Эшби с Питером Селлерсом в главной роли. Им читать этот текст и проще и трудней: ведь зрительные образы обладают своей навязчивой энергетикой - они встают перед глазами, не спрашивая у нас позволения. Но и те, кто не видел кинокартины, думаю, испытали нечто вроде кинематографического переживания - настолько зрима и подвижна сухая и лаконичная проза Косинского.

Романами о святом простаке (вариант: чистом душой дикаре) изобилует европейская литература, да и не только она. Об этом можно говорить долго, особенно русским - с нашим хрестоматийным князем Мышкиным. В Америке эта мифологема обрела второе дыхание - достаточно вспомнить недавнего "Фореста Гампа" Уинстона Грума и фантастический успех поставленного по нему фильма. Очень уж соблазнительно для культуры вынесенного на знамя рационализма увидеть отражение - свое и мира - в зеркале, не замутненном социальными условностями и общепринятыми глупостями так называемого "здравого смысла". Но мало кто перед Косинским решался дойти до последнего предела - вывести простака еще и имбецилом в самом что ни на есть медицинском смысле этого слова. А ведь именно таков Шанс, герой "Садовника", - растение в теле джентльмена средних лет, волей обстоятельств вырванное из уютного сада и перенесенное в вашингтонский высший свет.

В повести (если не считать эпизодических персонажей) нет дурных людей есть люди обыкновенные, по-своему добрые и разумные, но как они глупо выглядят временами!

К. С. Льюис написал когда-то: "Рядом с богами мы выглядим уродами". Прибавим от себя, что рядом с дураками мы выглядим подчас полными идиотами.