Стендаль: Жизнь Наполеона

[1] Все дальнейшее точным образом переведено из "Истории ста дней" Гобгауза. [2] "Moniteur" от 15 апреля 1814 года. [3] Комическая окраска для разнообразия; впрочем, сама тема этого требует. [4] Is that took from Jefferson?

ГЛАВА LXXVII

Поведение всех министров было не выше этого уровня. Представители власти, которых они решились сместить, были заменены людьми ничтожными или покрывшими себя позором. Вскоре все стали с удивлением замечать, что число сторонников Бурбонов уменьшается с каждым днем. Множество безрассудных поступков, совершенных министрами, убедило народ в том, что король в глубине души является заклятым врагом Хартии. Эти министры все время вспоминали двор Людовика XVI и судьбу Тюрго. Будучи уверены в том, что королевская власть снова проявит себя во всей полноте и щедро наградит тех, кто, почитая ее в "тяжелые дни", сумел угадать ее намерения, эти жалкие люди все свои помыслы устремили на то, чтобы, состязаясь в раболепстве, повышаться в чинах.

ГЛАВА LXXVIII

Что бы ни говорили об этом Монтескье и все прочие, существуют только два вида правительств: правительства народные и правительства, покоящиеся на особых основаниях. К первому разряду относятся все те правительства, в основе которых лежит принцип, что все права и вся власть всегда принадлежит нации в целом, сосредоточены в ней, ведут начало от нее и существуют только благодаря ей и для нее. Ко второму разряду мы относим все те правительства, каковы бы они ни были, которые зиждутся на признании законными иных источников прав и власти, нежели воля народа, как-то: божественного права, права рождения, общественного договора, формально заключенного или подразумевающегося, при котором обе стороны вырабатывают условия, подобно двум чуждым друг другу державам[1]. Несмотря на то, что наша Хартия была порочна по существу, что она не являлась даже тем, чем была английская конституция 1688 года, а именно - договором между народом и одним человеком, она могла бы удовлетворить всех. Французский народ по своей детской наивности не стал бы очень внимательно к ней присматриваться. К тому же эта Хартия не так уж плоха, и, если когда-нибудь ее станут соблюдать, Франция будет очень счастлива, более счастлива, чем Англия. В наш век невозможно составить плохую хартию: любой из нас способен в полчаса написать превосходный документ подобного рода. То, что во времена Монтескье было бы высшим усилием гения, в наши дни является общим местом. Наконец, всякая хартия хороша, если только она выполняется[2]. Чтобы уберечь престол мудрейшего и лучшего из королей от бурь, достаточно было внушить народу убеждение, что Хартию намерены соблюдать. Но духовенство и дворянство сделали все, что было в их силах, чтобы разубедить короля в необходимости ее соблюдения. Сто тысяч священников и сто пятьдесят тысяч разъяренных дворян оказались подчинены, как и все остальные французы, лишь надзору восьми глупцов, только и помышлявших, что о голубой орденской ленте. Дворяне притязали и продолжают притязать на возвращение им земель. Что могло быть проще, чем назначить им в возмещение стоимости этих земель ренту от казны? Тем самым эти люди, не имеющие своего мнения и руководствующиеся только своими личными интересами, оказались бы тесно связанными, как с неким неизбежным злом, с государственным кредитом и с Хартией. Министры, в каждой строке, которую они писали, и на каждом званом обеде, который они давали, извращавшие дух Хартии, вскоре стали позволять себе постоянные фактические ее нарушения. Всякий раз, когда жена маршала Нея бывала при дворе, она возвращалась оттуда с глазами, полными слез[3].

[1] "Комментарий к Духу законов", стр. 13 - 14. Льеж, 1817. [2] Мысль Б[енжамена] Констана. [3] Допрос маршала Нея.

ГЛАВА LXXIX

1. Статья 260 сохраненного Хартией Уложения о наказаниях запрещает, под страхом тюремного заключения и штрафа, принуждать французов соблюдать религиозные праздники и воскресный отдых и прекращать работу в эти дни. Полицейский ордонанс, составленный к тому же в нелепых выражениях, предписывал совершенно обратное. Этим приказом французам всех вероисповеданий вменялось в обязанность украшать фасады своих домов на всех улицах, по которым следовали процессии "тела господня". Немедленно принялись устраивать эти процессии, вскоре сделавшиеся предметом насмешек всех партий. Католическая религия будет высмеиваться во Франции до тех пор, пока она не получит возможность раздавать выгодные места. Те, кто ее исповедует, давно уже утратили веру. Религия во Франции лишилась всякого авторитета с того времени, как аббат Мори попытался использовать ее для защиты привилегий дворянства. 2. 10 июня, через шесть дней после обнародования Хартии, утверждавшей свободу печати (статья 8), ордонансом министра внутренних дел была восстановлена цензура. Самое нелепое то, что ордонанс этот был превращен в закон. Пройдет еще много времени, пока правительство во Франции научится думать о будущем. 3. 15 июня и 15 июля были изданы два ордонанса о порядке вербовки королевской гвардии, представлявшие собою нарушение, к ущербу для армии, статьи 12 Хартии. 4. Ордонансами от 21 июня и 6 июля был учрежден Государственный совет, которому вопреки статье 63 были присвоены функции чрезвычайного суда. 5. 27 мая статья 15, самая важная из всех, гласящая, что законодательная власть принадлежит королю, пэрам и депутатам, была нарушена, по ничтожному поводу, изданием ордонанса об отмене налога, установленного законом от 22 вантоза XII года[1]. 6. 16 декабря офицеры, не состоявшие на действительной службе, были переведены на половинный оклад, что прямо противоречило статье 63. Эта мера, быть может, и являлась необходимой, но следовало подготовить соответствующий закон, подготовить его с душевным трепетом, с благоговением, ввести его на один год. С этого момента армия была утрачена для Бурбонов. Во Франции из каждых десяти человек восемь в тот или иной период побывали на войне, а остальные два удовлетворяют свое тщеславие тем, что разделяют чувства, царящие в армии. В эти годы из уст в уста передавались рассказы, возбуждавшие недовольство. Один из герцогов, член царствующего дома, спрашивает офицера, в каких кампаниях тот участвовал. "Во всех". "В какой должности?" "В качестве адъютанта императора". Герцог оборачивается к нему спиной. Другой офицер на тот же вопрос отвечает, что он прослужил двадцать пять лет. "Двадцать пять лет разбоя!" На одном из смотров остались недовольны гвардией, и этим старым воякам, прославившимся таким множеством побед, было сказано, что их следует отправить в Англию поучиться там у гвардии английского короля. В Париж выписывают солдат из Швейцарии, а французов переводят на половинный оклад. Шестьсот дворян, для которых парижане придумали приобретшее затем такую известность прозвище "вольтижеров Людовика XIV", и такое же число юнцов, только что окончивших коллеж, были наряжены в шутовские мундиры, придуманные Ришелье, и приставлены охранять особу короля, по-видимому, побаивавшегося своей гвардии. А ведь как только в Париже учреждается какая-нибудь привилегированная корпорация, дерзкие выходки неизбежны, и надо уметь их предотвратить, как это делал Наполеон. Сцены, разыгравшиеся в кафе Монтозье, живо задели национальную гордость. Старая императорская гвардия, это доблестное войско, которое так легко удалось бы расположить к себе, было самым оскорбительным образом удалено из столицы; военный министр, маршал Сульт, распорядился вернуть ее в Париж: новым приказом, в тысячу раз более оскорбительным, нежели первый, это распоряжение было отменено, и гвардию остановили на полпути. Шуанов, людей, связанных с иностранными державами, осыпали милостями[2]. Сиротский дом для детей кавалеров ордена Почетного Легиона был упразднен, а затем, совершив этим еще большую нелепость, его по слабоволию восстановили. Открыто торгуют орденом Почетного Легиона, мало того - чтобы его принизить, жалуют им людей, не имеющих никаких заслуг перед обществом, например, лавочников, торгующих духами в Пале-Рояле. Численность армии Бурбонов едва достигает восьмидесяти четырех тысяч человек, а командирами ее состоят пять тысяч стариков-эмигрантов и юных, безусых дворян.