Гай Орловский - Ее Высочество

Я не успел открыть рот, Фицрой, уже успевший насмотреться в оптический прицел винтовки и знающий, что такое бинокль, победно расхохотался.

– Они все слепые, как кроты!.. Или как мы, которыми были до того, как ваш ученик, мастер, прилепил нам эти штуки на глаза!

Рундельштотт бросил на меня взгляд, в словах Фицроя чувствуется и укор, что вот он, мастер, забыл о таких великолепных штуках, хотя, с другой стороны, они нужны вот таким ночным бродягам, а не мыслителю, что не выходит из лаборатории, создавая новые заклинания, призванные улучшить мир.

И понятно, что на такие штуки тут же обратил внимание именно я, у которого еще ветер и девки в голове, такие же дурные и ветреные…

Я пересмотрел в мешке свое снаряжение, больше всего места занимает сложенная снайперская винтовка, но ею, скорее всего, пользоваться не придется, это не для ближнего боя, а вот снаряжение, которым пользуются спятившие скалолазы… да, возможно.

Я начал дремать прямо над мешком, за спиной дорога все-таки долгая и тяжелая, как вдруг долетел ликующий, хоть и приглушенный вопль:

– Принцесса!.. Чем угодно клянусь, принцесса!

Я сбросил плащ и ринулся на голос. Фицрой, не отрываясь от бинокля, машет нам, повизгивает от возбуждения.

Мы с Рундельштоттом прильнули к окулярам. Понсоменер начал пристально вглядываться без всякого бинокля. Я смотрел на окна, чуть уменьшив расстояние, чтобы видеть все на двух этажах, а когда у одного из окон снова появилась фигурка, поспешно увеличил изображение.

Нет, не принцесса, Фицрой ошибся, просто молодая, миловидная и очень чистенько одетая девушка.

Фицрой тоже рассмотрел, сказал сердито:

– Принцессу не станут держать как простую воровку!.. Ей даже не могут выдвинуть никакого обвинения, разве не так?.. Потому содержат с подобающими принцессе почестями.

– Хочешь сказать, – переспросил я, – там у нее служанки?

– Не мужчины же раздевают, – ответил он с негодованием.

Я подумал, сказал в сомнении:

– В заключении могут быть и другие знатные женщины. Какая-нибудь герцогиня, вздумавшая совершить переворот… или не позволившая королю задрать ей подол. В этом мире это еще случается.

Фицрой спросил с надеждой:

– Будем готовиться к штурму?

– Да, – согласился я. – Всю жизнь мечтал спасать из лап короля его очередную фаворитку, впавшую в немилость!.. Сперва убедимся, что там есть и принцесса. Я имею в виду нашу принцессу, а остальные принцессы нам не принцессы!

Рундельштотт проговорил с сомнением:

– А если еще и фаворитку вызволим?

– Даже если двух, – сказал я твердо. – Или трех! Всех Фицрою. Его не жалко, часто перечит законной власти.

Фицрой фыркнул:

– Это ты законная?

– На время похода, – напомнил я, – я сатрап и диктатор!.. А потом снова эта сраная демократия, что погубит мир. Как видим, тюрьма укреплена против целого войска. То есть если какой-то феодал попытается освободить своего сторонника, его армия разобьется о стены с огромными потерями. Здесь могут держаться в обороне столько, насколько хватит запасов провизии, а этого, уверен, в подвалах полно. А тем временем неспешно и грозно подойдут королевские войска.

Фицрой сказал в нетерпении:

– Не темни, это и так понятно. Как будем освобождать принцессу?

– Я думал, – ответил я, – посыплются предложения… Ладно, тогда нужно сперва разведать. Может быть, даже успею за эту ночь?

Рундельштотт пробормотал:

– А что разведать?

– Рискованно сразу начинать спасать, – пояснил я. – Можно попасть даже не в ловушку, хотя как без них, родимых, таких необходимых для жизни и процветания страны, а просто заблудиться в узких коридорах, где очень легко держать оборону, а вот наступать как-то не очень.

Фицрой набычился, посмотрел исподлобья.

– Хочешь в одиночку?

– Твоя жизнь для меня, – сказал я с пафосом, – ценность! Рисковать тобой не стану.

Он буркнул:

– Уж определись, то ли не жалко, то ли ценность необычайная…

– Это разные моменты жизни, – сказал я. – И ты разный. Не знал, что ты разнообразный?.. Это комплимент, не подумай чего. В общем, я схожу посмотрю, где там и что. А потом решим, как и зачем.

Фицрой сказал вдруг:

– Слушай, если не берешь нас толпой, то…

– И одного не беру, – отрезал я.

– Уже понял. А как… можно переговариваться?

Я подумал, сказал строго:

– Ладно. Включайте. Но никто не смеет со мной разговаривать первым! Поняли? Я, возможно, буду прятаться, это вполне в моей героической натуре, ибо только трус не прячется, чтобы не выказать своей мерзкой натуры, а герои еще как, даже бегут, роняя башмаки и прочие носильные вещи!..