Гай Орловский - Ее Высочество

– Сам ты непонятное что-то. А я очень даже понятное, но только не всем, не всегда и не каждому всякому тут.

– Про бинокли не забыли? – спросил я. – Только не высовывайтесь слишком уж. Скромнее надо быть. Вы зрители, а не актеры.

Оба вытащили бинокли, началось сопение, автоматическая подстройка фокуса облегчает наведение на резкость, но оба никак не привыкнут, что при малейшем движении пальцев изображение прыгает на сотни шагов в сторону.

Рундельштотт первым додумался не только прижаться к стволу дерева, но и руку с биноклем упер так, что изображение стабилизировалось по всему экрану.

– Как же хорошо, – выдохнул он. – Даже страшно. Трудно поверить, что вот тот часовой не видит меня… Прямо в лицо мне смотрит!

Я молча всматривался в мрачную крепость-тюрьму. Что-то подобное уже видел. Тауэр, Бастилия, но те практически в центре столиц, а это, скорее, Гуантанамо, секретная тюрьма вдали как от столицы, так и вообще от чужих глаз.

И гарнизон здесь явно не имеет связи с остальным миром. Разве что раз в год сюда привозят жалованье, а так местным стражникам наверняка просто запрещено отлучаться. Ну может, не раз в год, а раз в полгода или даже в квартал, такие места не должны быть посещаемыми часто.

– Лес далеко, – пробормотал Фицрой, – не подобраться. Даже кусты, сволочи, повыдергивали!

Рундельштотт сказал с иронией:

– И траву срезали, чтобы в высокой не подбирались. Фицрой, не всегда против нас только люди, иногда и природа подножку дает. Земля плохая, не видишь? Сплошная глина да камень. Потому не растет. Чтобы обезопасить крепость, достаточно на выстрел из лука вырубить лес и кусты, а здесь до края поляны на коне скакать и скакать…

Он говорил вроде Фицрою, но взгляд остался отстраненным, ладони соединил в замок в привычном жесте, но пальцы двигаются, вяжут некие символы.

Я поймал себя на странной мысли, что я тоже вот так двигал ими, управляя как аппаратурой дома, так и программами на мониторе, пока не была создана концепция умного дома, настроенного на владельца, и воплощением стала личная программа, которой можно было придавать любой облик, пол, возраст, а главное, характер и точную настройку на свои запросы.

Может быть, сказал мой гадкий внутренний голос, потому у них все и рухнуло, когда эти управляющие домами функции начали управлять и городами? А потом и вмешивались в жизнь людей? С чем одни радостно согласились, а другие совсем наоборот?

Иосиф Виссарионович мудро говорил: доверяй, но проверяй, а древние, возможно, слишком уж доверились, контроль потеряли…

– Нам нельзя высовываться, – сказал Фицрой зло. – Думаю, там с крыши по сторонам посматривают!..

– А что им еще делать? – согласился я. – Даже свободные от дежурства будут торчать наверху.

– Это лучше, – согласился Фицрой, – чем в четырех каменных стенах, будто тоже заключенные. Хотя, конечно, игру в кости никто не отменял… Да и женщин, думаю, каких-то держат на кухне для разных нужд. И в прачечной.

– А еще парочку служанок почище, – подсказал я, – что прислуживают принцессе. Так что не такая уж и ужасная у них служба. Это я к тому, что жалеть нам их незачем.

Он спросил деловым тоном:

– Полная зачистка?

– А нам нужны свидетели? – спросил я. – Пусть все останется тайной. Кто здесь был, сколько нас… Вообще химеры мы или драконы – пусть останется, если сможем, загадкой. Конечно, это идеальный вариант…

– А идеального ничего не бывает, – буркнул Рундельштотт.

Фицрой сказал с тоской:

– Идеальнее было бы, перехвати мы их в дороге!

– Еще идеальнее, – сказал я, – перебить нападающих во дворце тетушки принцессы. Но мы имеем дело с реальностью. Так что смотрите во все глаза. В первую очередь нужно выяснить одну важную деталь…

Фицрой спросил жадно:

– Какую?

Я смолчал, всматриваясь в окуляр, программы зафиксировали объект, и теперь изображение не прыгает, можно медленно увеличивать картинку, рассматривая даже прыщи на мордах часовых, но это чересчур, нам важнее более общая картинка…

Фицрой смотрел на меня в ожидании, Рундельштотт поморщился, ответил нехотя:

– Сперва нужно убедиться, здесь ли принцесса.

Фицрой не обиделся, даже хохотнул:

– А что, был бы красивый провал!.. Ворвемся, всех разнесем в клочья, а в самой охраняемой комнате никого…

Долго рассматривали сверху донизу, Фицрой зябко передернул плечами.

– Какая-то негостеприимная крепость, – обронил он. – Или у меня со вкусом что-то не то?