Гай Орловский - Ее Высочество

Стражи ухмылялись, пытались вежливо утащить его в башню, хотя там придется почти нести его, Рундельштотт уперся, ухватившись обеими руками за косяки.

Я сказал громко стражам:

– Мы возвращаемся в Дронтарию, а куда нам этот старик?..

– Уволочем, – пообещал один из стражей.

Прогремел приближающийся стук копыт, Понсоменер скачет в нашу сторону, держа в поводу четырех коней, на последнем навьючен мой мешок.

Рундельштотт заорал пьяным голосом:

– Молодец, мальчик!.. Именно моя лошадка!..

Стражи невольно отпустили руки, а он, почти не шатаясь, направился к коню, которого я наметил для себя, умело вставил ногу в стремя и, я не поверил глазам, поднялся в седло, почти не цепляясь за конскую гриву.

– Можем ехать, – провозгласил Рундельштотт пьяным голосом. – Запевай!

Стражники заржали, а Рундельштотт довольно умело развернул коня в сторону выхода из королевского сада.

Я не успел ничего сказать, во двор влетел запыхавшийся мальчишка, а за ним вбежал запыхавшийся Фицрой.

– Что? – закричал он. – Уже?.. А где мой конь?

Понсоменер ответил ровным голосом:

– Вон ведут. Вместе с заводными.

Фицрой сказал мне быстро:

– Тут командующий, как его, Теренц Брандштеттер, зачем-то предложил дать нам в сопровождение десятка два гвардейцев! Говорит, вдруг да где на дорогах разбойники… Хотя бы до границы.

Я отмахнулся:

– Поблагодарил и отказался?

– Поблагодарил, – ответил он, – но не отказался. А что? Может, пусть едут? Костер будут разжигать, песни петь. А потом продадим кому-нить в неволю… Гуцары как, купят?

– Хорошая идея, – согласился я, – но любой отряд двигается со скоростью самого медленного. Так что у троих скорость выше, чем у десяти.

Он ответил со вздохом:

– Как ты умеешь всю красоту портить!.. Ладно, откажу. Если встретим по дороге.

– Отказывай грубо, – посоветовал я. – Этот Брандштеттер все пытается надавить на меня, подчинить, потому отвечай грубо и нахально. Такое поймет лучше, чем увертки. Любые увертки – слабость.

– Не боишься наживать врага?

– А мне плевать, – ответил я. – Думаю, и тебе. Мы перебрались в Дронтарию, не так ли?

Он заулыбался.

– Верно. Можно задираться. И как приятно быть хамом…

– И не говори, – согласился я.

Четверо конюхов бегом привели на длинных поводах коней, крупных, жилистых, заточенных для долгой скачки. Королева точно велела выделить лучших, все должны видеть, что не держит зла на глерда, переметнувшегося к королю Дронтарии.

Рундельштотт прокричал пьяным голосом:

– Ну что сидим?

Я тихонько ругнулся, старый чародей бодро хлопнул коня по шее, захихикал, и конь птицей понесся в сторону ворот. Фицрой быстро выбрал крупного жеребца в яблоках, поднялся в седло, оба с Понсоменером пустили коней галопом за Рундельштоттом.

Еще и старик, мелькнуло у меня злое. Возиться с ним в дороге, а он еще и начнет перехватывать командование? Нет, нужно освободиться от него сразу…

Догнать их удалось даже не в городе, а за воротами, когда стены остались за спиной, а впереди только широкая утоптанная дорога на север.

Рундельштотт уже не качается в седле, словно тряска выбила хмель, но я постарался догнать поскорее, старику не место в отряде с такой трудной миссией, и только открыл рот, как Рундельштотт повернулся и посмотрел на меня с усмешкой.

Я закрыл рот, на меня смотрит тот Рундельштотт, которого я лишь на мгновение увидел в его келье: трезвый, суровый, с жестким лицом и прямым взглядом.

– Мальчик, – произнес он сильным голосом, – я же говорил тебе, я крепче, чем выгляжу. Чародеи могут больше, чем о них думают, но не любят тратить магию на такую ерунду. Когда живешь и работаешь в башне, не нужна ни сила, ни ловкость.

– Гм, – сказал я, – это вообще-то круто… А много магии на это тратится?

Он поморщился.

– Все равно жалко. Умному что внешность? Так… Это в твоем телячьем возрасте важно. А подрастешь…

– Не знаю, – сказал я в сомнении, – мне кажется, я всегда бы старался делать себя молодым красавцем. Но я еще не был в… возрасте, так что лучше заткнусь.

– Мудро, – одобрил он. – Только редко кто так делает. Чем человек моложе и глупее, тем громче рассуждает, как бы он обустроил мир. Для хорошего мага то же самое, что одежда. Привыкаем к одной, но при нужде можно и сменить или обновить. Только настоящие мужчины редко меняют одежду. А моются еще реже.

Фицрой прислушался, расхохотался:

– А я какой? Одежду менять люблю, а мыться – нет.