Александр Золотько - Князь Трубецкой

Рука медленно поднесла нож к горлу.

Вот будет смешно: перережет он себе глотку и снова окажется в своем теле. Скажет: «Привет!» А старики: что случилось? Вы не хотите? Вы передумали? А он: «Ни черта не получилось, старцы. Идите вы в эту самую… вот именно — туда. Делайте что хотите, только планы ваши все — полная ерунда. И невозможно в одиночку ничего исправить и переделать».

У ножа холодное лезвие, вдруг сделал открытие Трубецкой. Казалось бы, все время нож был возле тела, а лезвие — холодное. Теперь, значит, что? Нащупать сонную артерию? Так что ее щупать? Вот она, никуда не делась… Нужно только приставить нож…

Лязгнул засов, дверь открылась.

— Входи, — сказал Люмьер.

— Входи, — шепотом повторил за ним Трубецкой.

Лейтенант вошел. Дверь низкая, бедняге пришлось снять кивер.

— Закрой, — сказал Люмьер, — нам не нужны свидетели…

— Да-да, конечно… — Несколько секунд Сорель крутил кивер в руках, соображая, куда его деть, потом поставил на лавку.

Закрыл дверь, задвинул засов.

— Ты говорил, что хочешь своими руками? — то ли спросил, то ли просто сказал капитан.

— Я? Да. Конечно. Хотел… — Лейтенант со всхлипом вздохнул. — Я его пристрелю… Я…

— Зачем стрелять? Стрелять неинтересно. У тебя есть сабля — руби. Я хочу, чтобы ты вынес отсюда его голову…

Твою мать, подумал Трубецкой, убирая нож от своего горла. Это что — помогать летехе выполнять важное поручение командования? Самому надрезать, чтобы Сорель не перетрудился? Нет, не дождетесь! Нужно собрать силы и встать. Резко встать, хотя бы на колени… хотя бы просто сесть на полу, так, чтобы лейтенант не успел отпрянуть… Рубить голову саблей, да еще лежащему… Это трудно и неудобно. Вряд ли в эту войну найдется кто-то, кто умудрился обезглавить своего противника саблей. В бою, естественно. А если есть свободная минута и вдохновение, то на досуге все вполне может получиться. Только придется этому эстету раскорячиться, наклониться, чтобы иметь место для замаха — потолок в предбаннике низкий, не для того строился, чтобы саблей в нем махать.

Наклониться, нащупать, собственно, голову жертвы, замахнуться… Давай-давай, попробуй… Я тебя жду…

Трубецкой провернул нож между пальцами. На один удар сил хватит. Нужно будет только прицелиться как следует. Одним движением. Либо горло, либо сердце… Хорошо, что лейтенант — пехотинец, а не какой-нибудь гусар, там брандебуры и прочие шнуры пока прорежешь, замахаешься…

— Капитан… — неуверенно промямлил лейтенант Сорель. — Я…

— Саблю потерял?

— Нет, вот она, но… Зачем голову?..

— Так забавнее, — пояснил Трубецкой. — Все-таки нужно было начать снимать скальпы у ваших солдат… А тебя, мелкий трусливый засранец, нужно было вообще в мелкое рагу настрогать… Начинать с ног и медленно двигаться кверху, соскабливая мякоть с костей…

Бросится лейтенант. Он из той породы, которая от ужаса становится жестокой. Все порвать-порубить-загрызть! Чтобы не бояться. Чтобы заглушить страх в себе.

— Я… Я-а… — Крик вдруг оборвался, лейтенант Сорель рухнул на пол, словно подрубленное бревно. Даже не дернулся. Его рука тяжело упала на плечо Трубецкого.

— Как же он мне надоел, — сказал со злостью капитан. — Трус, дурак, да еще и белоручка…

— Это вы его чем приложили? — Трубецкой отодвинул руку лейтенанта, потрогал запястье, пытаясь уловить пульс. И ничего не нашел. — Убили ведь беднягу. Точно вам говорю — убили. Списывать будете на меня? Давайте, ладно, мне не жалко…

— Как вам всем нравится болтать… — протянул Люмьер. — Все болтаете и болтаете… А жизнь — штука простая.

Капитан прошелся по предбаннику, споткнулся о ногу убитого им лейтенанта и выругался.

— Эй, капитан! — позвал Трубецкой. — Вы обо мне не забыли? Вы же меня собирались…

Нож в руке хищно следил острием за Люмьером. Если выстрелит — ничего не попишешь, а если…

— Я ударил его рукоятью пистолета, — сказал капитан. — Говорите, убил?

— Пульса нет, сердце… — Трубецкой левой рукой нашарил пуговицы на мундире Сореля, расстегнул, приложил ладонь к груди. — Сердце не бьется.

— И черт с ним… — пробормотал капитан. — Туда ему и дорога… Вы обратили внимание, что он одинакового с вами телосложения? Обратили?

— Нет, если честно. А что — похожи?

— Ну, близнецами я бы вас не назвал, но если смотреть в темноте и если не быть с вами обоими близко знакомыми… Вставай, Серж!

Люмьер протянул руку.

Вот сейчас, подумал Трубецкой. Если убивать, то сейчас, когда он будет помогать мне встать. Один удар… или… Или пусть живет? Он же, кажется, что-то надумал? Не на расстрел же он меня поведет, в самом деле…