Александр Санфиров - Начало звёздного пути

«А чего отпираться, – мелькнула холодная рассудочная мысль, – наследников у него нет, живет одиноко, как сыч. А парень его копия в молодости, красив, умен, за несколько дней научился по-французски балакать, а она вон за восемь лет несколько слов одолела».

Хотя кто его знает, старик ведь уже, что у него в голове, никто не знает.

И с этими мыслями она отправилась заниматься своими ежедневными делами.

Глафира прибралась в комнатке и одевалась, собираясь отправиться на кухню, когда к ней быстро вошел барин, одетый только в шлафрок. Бабка рухнула на колени и чуть не стукнулась лбом в деревянные полы от усердия.

Вершинин сел на табурет около стола.

– Ну, бабка, давай, как на исповеди, признавайся, кто Николкин отец? Я все знаю и так, но и ты давай правду говори.

– Ой, барин, не вели казнить, не виноватая я ни в чем! А что касаемо Николки, так матушку его твой гость в те годы на сеновал увел. Мой-то Егорка в извозе был. Ну, а военный приметил бабу пригожую и уговорил. Я-то и не встревала, тем более он серебра отсыпал пригоршню. А опосля понесла Анька, а ведь с Егоркой-то она уже два года как жила. Ну, мы с ней скрыли все это дело, и вроде как ничего никто не узнал. Вот только отцу Василию я покаялась на исповеди, так он на нас епитимью наложил. А Господь все же разгневался на Анну, вишь, дурака-то она и родила.

Вершинин слушал бабку с непроницаемым лицом.

– Так что, старая, получается, отец Василий о грехе невестки твоей знает?

– Знает, батюшка, знает, как не знать.

– И получается, он, зная это всё, в церковную книгу запись внес, что отец у Николки – Егор Лазарев?

– Истинно так, батюшка, как в воду ты глядишь, не вру нисколечко, вот крест целую на этом.

– Ладно, старая, иди, куда шла, и смотри мне, если сболтнешь хоть слово кому, мало не покажется, поняла? – сказал Илья Игнатьевич.

– Поняла, батюшка барин, поняла, молчать, как кремень буду, – сообщила бабка, продолжая усердно кланяться.

Барин вышел и пошел к себе, а бабка еще осталась в комнате и, стоя перед иконой в красном углу, неслышно молилась за всех родственников, живых и мертвых.

Вершинин пока переодевался, велел передать Ефиму, чтобы седлали коней, дескать, надо сегодня в Чугуеве побывать, дело там неотложное имеется.

За завтраком он был необычно напряжен и тревожен, что не преминула отметить про себя Катенька, но промолчала. Мадам Боже, которая обычно присутствовала при чаепитии и постоянно третировала свою воспитанницу ценными указаниями, сегодня отсутствовала. И Катя наслаждалась чувством свободы, когда можно было болтать ногами, фыркать в чашку и заниматься сотней других дел, которые обычно пресекала мадам Боже на корню. Папеньке же эти нарушения этикета были до фонаря, а сегодня и вовсе он не обращал на нее почти никакого внимания.

– Папенька, – не выдержала, наконец, Катя, – что с тобой сегодня? Ты как будто меня за столом не видишь.

– Что ты, моя прелесть, очень даже вижу, – рассеянно сказал Вершинин и вновь замолчал.

– Ага, – пробурчала про себя барышня, – заметно, как ты меня видишь. Даже не потрудился сказать пару слов.

– Ну, прости, мой свет, – повинился отец, все же заметивший нахмуренное лицо Катеньки, – дело у меня неотложное появилось. Вот его все и думаю. Сейчас уеду я на целый день, так что не скучай без меня. Мадам Боже слегка приболела, сегодня ее не будет, ты уж сама тут дело себе найди. Погуляй по кленовой аллее или книжку почитай. Я ведь тебе последнее издание стихов лорда Байрона привез, очень, говорят, волнующе для женщин пишет.

Катенька уныло кивнула головой, а Вершинин вышел из-за стола и прошел в вестибюль, где за ним уже бежал слуга, держа наготове верхнюю одежду для верховой езды.

На улице уже крутились на лошадях всадники, застоявшиеся в конюшне лошади с удовольствием бежали друг за другом.

Вершинин легко вскочил в седло, небрежно откинув ногой скамеечку, подставленную для него денщиком.

– Едем в Чугуево, – сказал он и пришпорил коня.

Когда они въехали в село, на его единственной, слегка припорошенной улице никого не было. Но над убогими домишками, крытыми соломой и кое-где дранкой, вились сизые дымки.

«Вот живут, – завистливо подумал помещик, – скотину накормили, и больше ничего делать не надо. Спят все, как совы».

Кавалькада проехала всю деревню и остановилась у крепкого пятистенка, огороженного невысоким тыном. Дальше за ними уже виднелся погост и церквушка.

Вершинин соскочил с коня и отдал поводья одному из охраны, а сам прошел во двор, где ему навстречу уже спешил отец Василий.