Николай Эдельман - Звездный час

– Но как же так, ваше благородие… – уперся Ковбасюк. – Мне велено госпожу Тургеневу срочно доставить в Ялту! У нас труп на руках, следствие стоит! И не могу я казенное авто туда-сюда гонять – с меня потом за это строжайше взыщется…

– Странно… – процедил Левандовский. – Труп в Симеизе, а следствие в Ялте ведется… Удобно устроились, господа полицейские! Короче, милейший, либо вы нас отвозите, либо мы сами доберемся, но в Ялте нас тогда пусть не ждут!

Тарас, по-прежнему скуля и причитая, взгромоздился на шоферское место, в три приема развернул свою машину на узком шоссе и погнал обратно в Симеиз. Лизе, не вполне еще опомнившейся после аварии, казалось, что никогда в жизни она не чувствовала себя так странно – словно у нее внезапно истончилась кожа, сделав нервы уязвимыми для малейших воздействий. Все вызывало у нее раздражение, все формы, которые принимал мир, воспринимались преувеличенно резко и остро, как что-то непривычное и неизведанное. Она с особенной отчетливостью ощущала, как темно и неуютно в тесном салоне фордика после открытого родстера, как неприятно бьет в лицо поток воздуха из-под нижней кромки приподнятого ветрового стекла, как сильно трясет машину на ухабах. Вместо благородного мерседесовского рычания мотор его хрипло тарахтел, немолодое авто на ходу скрипело кузовом и рессорами, хотя по дороге мчалось резво. На виражах машину сильно кренило; Лиза, не в силах удержаться на кожаной подушке, всякий раз съезжала, прижимаясь к летчику, и тут же спешила отодвинуться, отталкиваемая исходившими из него флюидами отчужденности. Все окружающее казалось ей каким-то ненастоящим, эфемерным, сделанным из песка: тронь чуть посильнее – и развалится, обратится в кучку мелкого праха. И потому, не зная, как еще выразить свою тревогу словами, она воскликнула:

– Не гоните вы так! Сами же говорили – вам голову снимут! Еще одну аварию захотели?

– Нам-то, Елизавета Дмитриевна, никто тягу не подпиливал! – ответствовал Тарас, злобно дергая изогнутый рычаг передач, словно пытался вырвать его из пола. – А такого, чтоб в пропасть улететь, со мной еще не бывало!

– Так, значит, вы все слышали! – упрекнула его Лиза. – И не хотели в Симеиз ехать! Помощник следственного пристава, называется! Помогли бы это дело раскрыть, повышение бы заработали!

– У нас не театр, – огрызнулся Тарас, – мы не актеры, нам самодеятельность ни к чему!

– Поосторожнее об актерах, милейший! – одернул его Левандовский. – Не забывайте, кого везете!

– Нижайше прошу у господ прощения! – заныл Тарас. – С них-то какой спрос, а мы люди маленькие, за нас никто не заступится, когда будут драть шкуру за неисполненный приказ… Ну что ж, подведут нас под монастырь, такая уж, значит, наша планида…

Лиза сама была не рада, что затеяла этот разговор. Ковбасюк, не собираясь умолкать, бубнил про обиды и несправедливости, словно был самым разнесчастным и угнетаемым человеком на свете, и не закрывал рта до тех пор, пока свернувшая на Симеиз дорога не превратилась в улицу, вдоль которой тянулись беленые домишки татарского предместья, сохранявшего трущобный облик: сюда модный курорт загнал коренных обитателей, низведенных до роли обслуги.

– Вот он, гараж Мустафы! – воскликнула Лиза. – Тормозите, что же вы?!

– Не останавливайся, любезный, – велел Левандовский. – Сперва отвезем Елизавету Дмитриевну домой, а потом с тобой сюда вернемся.

– Ну уж нет! – возразила Лиза. – Я домой не поеду, а пойду с вами к Мустафе, загляну в его честные глаза!

– Елизавета Дмитриевна, я бы все же предпочел…

Она отрезала:

– Для вас – Лиза, и мне неинтересно, что бы вы предпочли! Я вместе с вами чуть к праотцам не отправилась и теперь в стороне не останусь! Тормозите, тормозите! – снова приказала она.

Левандовский не стал больше спорить. Тарас, послушавшись Лизу, остановил машину и дал задний ход, высадив пассажиров прямо на заляпанный темными маслянистыми пятнами цементный порожек у широченных ворот под вывеской, написанной буквами с аляповатыми завитушками, видимо призванными изображать арабскую вязь: «Гараж Искандарова. Слесарные, кузовные работы. Мелкий ремонт. Починка шин». Ворота, впрочем, оказались заперты, и, сколько Левандовский ни молотил в них, никто не отзывался.

– Виданное ли дело, – промолвил Левандовский, – в такой час – и закрыто… Как пить дать, наш приятель в бега пустился!

Где-то совсем рядом, за глухими дувалами и черепичными крышами разморенную тишину вспорол, взревев корабельной сиреной, протяжный клич муэдзина из ближайшей мечети: «Ан ля иляха илля Ллаху…» – и на громаду Яйлы, на желтеющие пригорки у ее подножия и на высаженные вдоль дороги пирамидальные тополя сразу же наползла тень Азии.