Константин Кураленя - Перевёрнутый мир

Развивая успех, я выскочил в коридор и принялся охаживать руками и ногами всех, кто вставал на пути. Краем глаза я с удовлетворением отметил, что рядом со мной с неменьшим успехом орудуют Иван и штабс-капитан.

В течение пяти минут битва была закончена, поле боя осталось за нами. Противник ввиду своего явного численного преимущества не ожидал получить отпор и за это жестоко поплатился. На грязном полу в разных позах лежало около дюжины воинов за порядок. Кое-где раздавались стоны и негодующие маты. Зимин ходил между поверженными и ударами кулака успокаивал недовольных.

– И что будем с ними делать? – переглянулись мы со штабс-капитаном.

Ехать дальше с обиженными пьяными мужиками в одном вагоне было бы полным безумием. Идея избавиться от опасных попутчиков навсегда пришла в наши головы одновременно.

– Пора бы братве выходить? – взглянул я на Стрельникова.

– И то верно, есаул. Путешествие на корабле им больше подойдёт.

Услышав, что всё стихло, из соседних купе стали выглядывать перепуганные пассажиры.

– Граждане, окажите помощь. – обратился к ним штабс-капитан. – Пока граждане бандиты не очухались, давайте поможем им выйти.

Его просьба нашла самые горячие отклики. В считанные минуты коридор вагона был очищен от разоруженных бесчувственных тел.

Глядя на выпадавших из вагона анархистов, я подумал, что пускай сам Бог решит, кому из них оставить жизнь, а у кого отнять.

Когда мы вернулись на свои места, то были встречены как самые настоящие герои: «трибуны рукоплескали, а дамы бросали цветы». Но самое главное было то, что мы честно завоевали свой авторитет и могли не опасаться притязаний на наше место под солнцем в виде мест в купе и женского общества.

Ради такого случая обрадованный граф устроил застолье с некоторым количеством спиртных напитков и светских бесед.

– Спасибо, господа, за ваш героизм и за то, что я в вас не ошибся, – сказал он через меру напыщенно первый тост.

– Полноте, граф, – с достоинством ответил штабс- капитан. – Дело даже не в том, что мы соблюдали некоторые пункты нашего договора. Дело касалось чести дам.

– Да, да, я понимаю, – замахал руками Облонский. – Но знаете, как было приятно смотреть, как господин есаул демонстрирует на мерзавцах приёмы английского кулачного боя.

Я в это время купался в нежных взглядах своей вновь обретённой Луизы. Жизнь продолжалась! Но стесненные условия замкнутого пространства не давали ей проявиться в полной мере. Слава Богу, хоть на девичьи взгляды никто не объявлял мораторий.

Глава 6. К ТО ОТВЕТИТ ЗА РОССИЮ?

– Станция Бочкарёвский Разъезд! – ранним мартовским утром разбудил меня сиплый голос простуженного кондуктора. – Господ, которые изволят продолжить свой путь в город Благовещенск, попрошу приготовиться к выходу

Он шёл по коридору и скучным голосом продолжал выкрикивать название станции. Я нехотя приоткрыл глаза и распрямил затёкшие ноги. Хорошо, что мне, как самому большому, было позволено спать одному. Все остальные ютились по двое на одной полке.

Те две недели, что мы провели в замкнутом пространстве вагонного купе, несмотря на бытовые неудобства, не превратили нас во враждующих обывателей коммунальной квартиры, а наоборот, ещё теснее сплотили.

Проехав через объятую огнём революции страну, я собственными глазами видел, как действительно страшен русский бунт. Обнищавшие, голодные и раздетые люди на каждой мало-мальски крупной станции с боем пытались взять места в наших вагонах.

Что гнало этих несчастных с обжитых и насиженных мест в суровую неизвестность? Обиды и притеснения постоянно меняющихся властей? Голод и холод? А может, какие-нибудь другие веские причины, неведомые мне?

Во всяком случае, это были простые обыватели, которых пугали ужасы начинающейся гражданской войны. Это были люди, для которых знакомый обустроенный мир в одночасье рухнул и из привычной разнообразной палитры цветов стал бело-красным. Причём и эти оставшиеся два цвета остро ненавидели и всеми силами пытались уничтожить друг друга. Вообще-то был ещё один цвет – серый. Этим цветом было окрашено всё, что не имело отношения к классовой борьбе: серые лица, серые одежды, серые будни, серый мартовский снег…

Честно говоря, революция, в далеком теперь для меня 1986 году, представлялась несколько иначе. Красочнее, что ли? Красные транспаранты, пламенные речи революционеров, красноармейцы, идущие в полный рост на пулемёты, взмыленные кони, которые под шенкелями седоков сшибаются в смертельной схватке. Красиво, не правда ли? А на самом деле грязь, тиф, нищета, голод, смерть…