Евгений Красницкий: Отрок. Женское оружие

И Плава продолжала говорить, а все остальные молча слушали ее.

– Знала бы я заранее, какой муж у меня будет – удавилась бы, наверное, или в прорубь бросилась, лишь бы никогда не видеть его, не слышать того, что соседушки – змеи подколодные в уши пели. И ведь все с сочувствием подходили, жалостью травили, а в глазах у каждой любопытство аж горит: как это она с недоумком таким живет, да что он с ней делает. И то сказать: детки-то у нас здоровенькие да ладные все трое были, как на подбор. Иные и того хлеще: решили, что не от мужа я деток своих рожала, а незнамо от кого. И мужики подкатывались, и бабы их прибегали волосья драть, и свекор со свекровью следили за мной пуще псов цепных. Хотя вот уж кто-кто, а они-то лучше всех знали, как я колотилась по хозяйству, чтобы жить, а не пропадать за таким мужем – сами же мне сокровище свое подсунули.

– Да как же ты за него пошла-то? – не выдержала наконец Верка. – Неужто отец твой не видел, за кого дочь замуж выдает?

– Да видел он все и знал все, – с горечью ответила Плава, – только выхода у него другого не было. Семья-то наша в Куньем пришлой была, не до выбора было: или всей семье в закупы идти к соседу, у которого отец мой в неурожайный год одолжился, или меня отдать за его сына, дурака здоровенного. Были бы своими, община бы заплатила, а так… мной и откупились от холопства. А меня никто и не спрашивал, хочу я или нет за такого замуж идти. Матушка только сказала напоследок: терпи, дочка, зато он бить тебя не будет – добрый, и слушаться тебя во всем станет.

Все верно: и не обижает, и слушается, только от его послушания волком выть хочется. И не замуж я вышла, а сразу же большого ребенка получила, за которым приглядывать нужно. Свекор со свекровью поначалу нарадоваться не могли: как же, и у их сыночка единственного все как у людей – вот и жена есть. Да только детки наши, особенно сынок, как на грех, в меня удались, в мою родню. Тут-то свекровь и взвилась, дескать, не от мужа рожаю. Ох, и наслушалась я от нее, ох и натерпелась…

– Погоди-ка, – неугомонная Верка, видать, решила все до конца прояснить. – Как – трое? Почему ты про одного сына говоришь? А как же Глузд?

– Так он не мой. Какой-то родней Простыне приходится, сирота, вот и взяли его в семью. Да жизни мальчишке не было: свекровь моя его еще больше, чем меня, шпыняла. Заедало, вишь, ее, что родной сын здоровенным дураком вырос, а тут приемыш – хилый, слабый, но голова светлая. После смерти родителей я его ни разу зазря не корила, он уж выправляться стал, а раньше…

Женщины завздыхали, вспоминая своих свекровей – у каждой ведь нашлось, что вспомнить. Арина встала со своего места, подошла к Плаве, присела перед ней на корточки и сказала, заглядывая снизу вверх в заплаканные глаза:

– Не печалься, Плавушка, нет таких испытаний, которые мы не смогли бы вынести. Мы ведь сильные. А у тебя самой сил не хватит – мы поможем.

– У нас в крепости всех пришлыми назвать можно – жизнь тут только начинается. Но можно и по-другому взглянуть: община рождается. И ты в этой общине своя, а значит, есть кому за тебя заступиться, – поддержала ее Анна. – Болтунам же ты и сама такой окорот дать можешь, что любо-дорого посмотреть. Нам всем у тебя еще учиться и учиться.

После этих слов напряжение, ощутимо витавшее в кухне, не то чтобы сошло на нет, но как-то поубавилось, и сама Плава расслабилась.

– Коли уж я сегодня с вами вместе сына провожала, хоть и не знала еще о том, – улыбнулась она, – значит, и в самом деле вашей стала.

– О сыне не беспокойся, – поторопилась успокоить ее Анна. – Как только узнают, что он с ними увязался, да еще без спроса, холку ему намылят, конечно, но беречь пуще глаза будут. И не только потому, что мал еще и не место ребенку в походе, но и потому, что любят его. Он же у тебя, как солнышко весеннее, одним своим видом людей радует. Так что вернется твой сынок невредимым – ты только молитву нашу не забывай читать. И мы все за него молиться станем – за него и за наших мужчин.

– Спаси тебя Бог, Анна Павловна, тебя и сына твоего, – ответила Плава. – Только… не запомнила я все до конца, не до того мне было. Не откажи, перечти молитву еще раз.

– Да, бабоньки, давайте повторим… для верности, – отозвалась Ульяна, а Арина только кивнула, подавшись вперед и умоляюще глядя на Анну.

И опять зазвучали на кухне слова вечной мужской молитвы, обращенной к любимой женщине, но в устах любящих и ожидающих женщин не мольбой они становились, а клятвой, обещанием ждать «всем смертям назло».