Евгений Красницкий - Отрок. Женское оружие

Сколько раз за прошедшие годы она вот так заходила в кузню и утыкалась глазами в обнаженную, блестящую от пота спину мужа… Поначалу она пыталась привлечь его внимание нехитрой лаской, прижимала ладони к разгоряченной коже, но он чаще отмахивался, чем откликался, занятый со своими железками. На смену желанию со временем появилось упрямое возмущение: «На молот свой чаще глядит, чем на жену», а потом и оно ушло, осталось равнодушие, да изредка – вспышки раздражения. Сейчас, правда, она это раздражение подавила: не муж перед ней был, а сын – выросший, резко возмужавший, но все-таки ее дитя… Татьяна удовлетворенно вздохнула и шагнула внутрь.

Только тогда один из отроков заметил ее появление и что-то сказал Кузьме. Тот обернулся, коротко улыбнулся матери, передал свою работу помощникам, проследив, все ли делают как надо, и наконец, подошел к ней. Она вглядывалась в его лицо и с неожиданной для себя горечью узнавала черты Лавра. Даже, пожалуй, и не черты, а вот это выражение досады, что его отвлекают от дела, от железок этих проклятых! Только Кузя пока еще пытался свои истинные чувства скрыть, а Лавр уже давно себя этим не утруждал.

– Выйдем на улицу, Кузенька? – робко попросила Татьяна, расстроенная таким приемом. Она-то на другое рассчитывала, помня сына совсем еще недавно ласковым и веселым мальчишкой.

– Да некогда мне, мам! – Кузьма хоть и изображал почтительность, но было видно, что ему не терпится вернуться к наковальне. – Дело у тебя ко мне или как? – и торопливо объяснил, сообразив, что его вопрос прозвучал не слишком любезно. – Прости, не могу я сейчас. К завтрему надо успеть все доделать. Вот проводим ребят, тогда полегче будет, а так нам бы до темноты управиться… Ты не думай, я рад, что ты приехала, соскучился очень… – добавил он, – но правда, некогда мне.

Вот и поговорила. Ну да, занят он. И Лавр все время занят. А Кузьма весь в отца уродился. С трудом скрывая внезапно подступившие слезы – от обиды сразу за все: и за уже привычное равнодушие мужа, и за едва наметившееся, но такое же, как и у Лавра, неумолимое безразличие в глазах сына, Татьяна пошла прочь.

Только на улице, когда кузнечный грохот остался позади, она расслышала звуки рожка, пошла на них и увидела стоящего посреди крепостной площади мальчишку – тот наигрывал что-то непонятное, но бодрое. К Татьяне откуда-то со стороны, она и заметить не успела откуда, подлетела младшая дочка Дарены Пригода – ее при крещении Прасковьей нарекли. Бойкая девка и в Ратном быстро освоилась, частенько с дочерьми Анны задиралась, а тут и вовсе Татьяне свою мать напомнила: смотрит решительно, глаза дерзкие, заговорила покровительственно… Хотя, наверное, это просто показалось – ну все здесь было какое-то не такое, раздражающее и неприятное. А племянница, оказывается, всего-то и хотела обедать позвать:

– Тетка Татьяна, боярыня велела мне показать тебе трапезную да на обед проводить. Пойдем, холопки уже небось на стол накрыли.

К трапезе грешно опаздывать – вовремя пришли. В большой, прямо-таки огромной кухне от печи к столу и обратно метались холопки, что-то накладывая, нарезая, помешивая. Жар, духота, гам. За тонкой стенкой помещение поменьше, где трапезничают бабы и девки. Там тоже жарко, но не так шумно, хотя девок аж полтора десятка. И вроде бы девчонки все свои, родные – привыкла к ним за несколько месяцев, но тут и они какие-то другие… и не поймешь, что не так, как дома: вроде бы точно так же шушукаются потихоньку, локтями друг дружку подталкивают да посмеиваются… Нет, не понять…

А ведь когда-то она сама в отеческом доме вот так же с двоюродными сестрами хихикала да перемигивалась, пока строгая мать или Дарена, еще не бывшая тогда большухой, но уже вполне уверенно распоряжавшаяся на правах старшей снохи, не грозила пальцем.

И обед не такой – хотя что там другое-то может быть, вся пища знакомая. Правда, сытно кормят, ничего не скажешь, а вот привкус у еды непонятный. Или это усталость с дороги о себе знать дает?

После обеда Татьяна, к огромному облегчению Анны, не имеющей сейчас времени заниматься с гостьей, по совету Веи прилегла отдохнуть в отведенной ей горнице. В ее положении и при слабости здоровья дорога из Ратного, да еще в сопровождении Верки Говорухи, оказалась не простым испытанием. Поспать, однако, не удалось – мешал постоянный шум на улице. В Ратном, в усадьбе Лисовинов, днем тоже тихо не бывало – от такой толпы молчания не дождешься, но там все звуки были обыденными, какими-то домашними, а здесь…