Василий Панфилов - Университеты

– Попал? – не слыша сам себя, спросил Чиж, опуская голову, – Попал…

Небольшой пожар и большая паника, вот как потом охарактеризовал это Санька. Но это уже сильно потом, а пока…

… он с чувством безнадёги смотрел на оставшиеся авиабомбы конструкции Кошчельного, и не представлял даже, что может вот так – ещё раз…

К счастью, не понадобилось. На судне тоже, по-видимому, не представляли, что на них ещё раз – вот так! Дав задний ход, так и оставшееся безымянным пиратское судно кануло в подступающей ночи, и пилоты сочли за лучшее не преследовать его.

– Давай в заросли! – заорал Чиж, хлопая Ивашкевича по плечу, – Сброшу их на хуй!

Оскалившись нервно, литвин закивал и по широкой дуге прошёл вдоль границ лагеря. Обнаружив скопление людей, Санька с превеликим облегчением сбросил на них бомбы и выпустил из пулемёта несколько очередей в разбегающихся вооружённых людей.

– Ебись оно всё! – ёмко выразил Санька их общее с Адамусем мнение, и литвин, обернувшись, оскалился широко, столь же ярко ощущая отступающее безумие боя. Настроение Чижа стремительно поползло вверх…

… и столь же стремительно ухнуло. Пришло понимание, что это ещё – полприключения! Четвертинка.

Война, да и всё это приключалово, отдающее Стивенсоном и постановкой провинциального режиссёра – ерунда, по большому счёту. Да, всё было по-настоящему, с поправкой на провинциальный уровень неудачливых исполнителей. Их могли ограбить, могли убить, но… нет, бывало и опасней, и хуже.

А вот выпутаться из дружеских объятий Французской Республики без репутационных, временных и политических потерь, вот это задача! И думать ещё о гражданстве режиссёра… или всё-таки режиссёров? И…

… летадла приземлилась, скозлив немного на посадке, и Санька, изрядно прикусив язык, выбросил из головы все мысли, кроме единственной.

"– Да твою же мать…" – заезженной пластинкой вертелось у него в черепной коробке, и пожалуй, это была пусть и не самая литературная, но удивительно ёмкая фраза применительно к сложившейся ситуации.

Эстетствующие называют порой Бельвиль "неумытым Парижем", но мне этот рабочий квартал стократ милей аристократического Сен-Жерменского предместья или богемных улочек Монмартра. Я шёл по нему, заново знакомясь и испытывая странные чувства ностальгии и почему-то – ревности. Здесь и сейчас это очень французский район, и мне остро не хватает польских мясных лавок, кошерных магазинов и вывесок разом на армянском и французском. Такой знакомый и такой…

… чужой. Не хуже! Нет этнической пестроты и духа космополитизма, но есть дух Франции. Парижа. Рабочего предместья, которое в дни Парижской коммуны сражалось за свои убеждения так неистово, что от пятидесяти тысяч его жителей осталось тридцать!

Они последними сдались под натиском версальцев, и наверное, именно поэтому Бельвиль пусть и рабочий квартал, но никак не трущобы! Небогато живут. Местами, чего и греха таить, действительно "неумыто". Иногда – бедно.

Но нет откровенной нищеты, безнадёги, голода в глазах. Сытые. Не всегда – вкусно, но я за всё время не встретил ни одного ребёнка с рахитом, и ни одного – просящего милостыню.

За это они и сражались, и готовы, если надо, вновь выйти на баррикады. Знают об этом сами рабочие, знают и власти. И считаются… вынуждены считаться!

– Месье! Месье капитан! – остролицая, веснушчатая физиономия мальчишки искрится такой радостью от встречи, что невольно улыбаюсь в ответ, приподняв шляпу. Менее чем через минуты меня уже окружили, загалдели, потащили к мастерской старого Мишеля.

Жму руку Ренару, затем какую-то тонкую и кажется, девчоночью лапку, а потом и всем желающим.

– Месье… – издали улыбается владелец мастерской, распушая усы. В голове нескрываемое облегчение, будто даже и не верил, что приду. Уперевшись руками в костлявые коленки, он поднял себя с табуретки и заспешил навстречу, демонстрируя репортёрам и соседям наше знакомство.

Жму руку так, будто нас фотографируют, даже замираю машинально для позирования. И откуда только взялось…

– Арман Легран, "Фигаро" – энергически трясёт мне руку подскочивший немолодой костлявый тип с кошачьими усиками на физиономии, весьма бесцеремонно оттеснив Мишеля, – очень рад знакомству! Признаться, сложно было поверить, но я сказал себе – какого чорта, Арман! Этот молодой, но талантливый юноша успел показать себя человеком, не склонным к тривиальным решениям! И вот я здесь…