Василий Панфилов - Отрочество

Длинный, пронзительный гудок паровоза, тяжёлый рывок, качнувший нас всех, и состав тронулся наконец, заскрежетав оглушительно всеми своими железными потрохами, постепенно набирая скорость. За окном мелькнула, и быстро пропала шляпка Марии Ивановны.

Санька, махавший ей до последнего, отлип носом от окошка и сел наконец-таки, ссутулившись, и расстроено засопев. И куда только делась его опаска к ейным очёчкам?! Молчу, молчу…

Отсопелся и Мишка, махавший мастеру и пришедшему проводить прадеду, вовсе уж ветхому старику, с одуванчиком избела-белых волос из-под старенького картуза времён Крымской, и выцветшими до прозрачности серыми глазами, сквозь которые смотрела Вечность.

Такой себе минор в купе, только задумчивое сопенье и стук колёс на стыках рельс, да изредка приносимые ветром клубы едкого, кисловатого угольного дыма из паровозной топки, оседающего потихонечку на оконном стекле.

Отживели, разговорились, но всё больше я с дядей Гиляем. Санька ещё не отсопелся от расставания с Марией Ивановной, а Мишка хоть и знаком с нашим опекуном, но дичится немножечко. Да и в окошко нет-нет, да и косится. Интересно! Это мы с Чижом бывалые путешественники, но и то…

- Пройдусь, - легко встал дядя Гиляй, и по всегдашней своей репортёрской привычке, отправился на поиски интересного.

- Как баре, - нарушил молчание Пономарёнок, недоверчиво проведя рукой по мягкому дивану.

- Видел бы ты, как мы с Одессы ехали! – заважничал Санька, выпятив тощую грудь, - Вот там да! Дворец, ей-ей!

- Да мне и так… - Мишка не стал продолжать.

- Да нам тоже, - закраснелся Санька, понявший свою глупость и сдувшийся обратно, - это так! Для маскировки вроде, да и не за свои деньги ехали. А так бы небось не купили. Эвона, денжищи на всякие глупости! По мне, так и это – ого!

Санька провёл рукой по дивану, вопросительно глядя на меня. Киваю, всё так. Мягкий вагон второго класса, да в отдельном купе, это вполне себе ого! На короткие расстояния и дворяне из небогатых не гнушаются третьим классом ездить.

- Ого! – говорю вслух, - Ещё какое ого! Но третьим классом ежели до Одессы, так весь измаешься, потому как условия. А так и ничего.

- Шаланды полные кефали, - замурлыкал Санька.

- В Одессу Коста приводил, - подхватываю я, расплываясь в улыбке.

Одесса! А?! Не какое-нибудь Бутово, где из развлечений только прогулки, чаепития со сладостями и гостями, да редкие, дурно поставленные любительские спектакли! Там настоящая жизнь, а не пьески с ломанием рук и предурнейшим пафосом.

- Скучал небось по Фирке!? – пхнулся локтем Санька, перемигиваясь попеременно обоими глазами, - А?

- Скучал, - признаюсь честно, отчего подначка выходит пшиком, или даже пуком, - по ней, по тёте Песе, да по всем знакомцам.

- Нешто там так хорошо? – недоверчиво качнул головой Мишка.

- Ну… - по оттудошней ещё привычке тру подбородок, - не так штобы и да для всех, но для меня так вполне.

- С жидами? – Мишка хоть и сговоренный от мастера под предлогом полезных для портняжки знакомств и необходимостью продышать лёгкие, но согласился на поездку с великим скрипом, за компанию с нами и под направляющий пинок от мастера.

- С людьми, - в спор не лезу. Мишка из староверов, но не из близких к евреям субботникам и тому подобных, а из каких-то иных толкований, совсем наоборотошных, - ты знаешь, как я к этому.

Хмыканье… и я понимаю, что Мишка и тамошние идиши, это может быть таки ой… А куда деваться?

- Увидишь, - заканчиваю спор, - а насчёт хорошо, так ещё раз – для меня да. В Москве не так штобы и плохо, но вечно куда-то влипаю.

- Не сам! – быстро поправляюсь, видя заехидневший взгляд Чижа, - Когда сам, то и спрос с себя другой, да и вообще. Влез по дурости да живости характера, так и винить некого. А в Москве меня как-то тово… влазит. Ну… в основном.

Дружки захмыкали, переглядываясь весело. Ишь! Смехуёчки им! Но и самому смешно стало. Настроение будто рубильником переключили, на отпускное. Даже Мишка отошёл мал-мала.

А што? Приключение! Да с друзьями! И…

… пальцы погладили бумаги, лежащие во внутреннем кармане пиджака…

… я репортёр! Пусть внештатный, пусть…зато от большой московской газеты. А?!

- Егор-р! – и с разбега! Только бумкнуло меня спиной о пузо дяди Гиляя, и глаза в глаза… - я скучала!

Обхватила руками за шею, и смотрит, а глаза – небо звёздное. Чёрные с синевой, да искорки светящиеся где в глубине даже не глаз, а души. И счастье – волной штормовой!